Восхождение - Пётр Азарэль

операции. Они легко нашли свободные кресла и сели, с трудом справляясь с нервной усталостью. Через несколько минут их внимание привлекла молодая красивая женщина с коляской и девочкой, нетерпеливо снующей по залу в поисках какого-нибудь занятия. Её мама, погружённая в свои мысли, не делала ей никаких замечаний. Ребекка Соломоновна с интересом наблюдала за ней. Её лицо выражало напряжённую внутреннюю борьбу и душевное страдание. Было очевидно, что она ждала новостей о ком-то, кто сейчас был на операции. Илья Зиновьевич, посидев полчаса, поднялся и стал прохаживаться по коридору, стараясь побороть волнение. Время растянулось, как резина, каждая минута казалась часом, и никак не удавалось изменить его мучительно-медленное течение. Сейчас за стеной их единственный сын в расцвете молодости боролся за свою жизнь, и Илья молил б-га, чтобы его раны не были смертельными. Он вернулся в зал ожидания и сел возле Ребекки. В этот момент дверь реанимационного отделения открылась, и на пороге появился одетый в голубой халат хирург, державший в руке голубую шапочку.

– Есть здесь родственники Якова Левина? – спросил он, вытирая шапочкой испарину на высоком лбу.

– Да, мы его родители, – они поднялись с кресел и устремились к нему.

Ребекка заметила, что молодая мать с бледным от волнения лицом тоже подошла, и её вдруг осенило, что она и есть та роковая женщина, которую любил их сын, и что ребёнок в коляске их внук.

– Операция прошла успешно, сейчас его зашивают. Яков родился в рубашке – одна пуля прошла в сантиметре от сердца. Две другие пронзили плечо и бедро, кровопотери большие, но жизни ничего не угрожает.

– Спасибо, доктор, – произнёс Илья Зиновьевич. – Когда мы можем его увидеть?

– Через час, наверное, но только несколько минут. Состояние его тяжёлое и он ещё находится под действием наркоза. Извините, меня ждут корреспонденты радио и телевидения. Я должен сообщить народу, что ваш сын, герой, жив. Получить очередь и остаться в живых – это редкая удача, я не верю, но не иначе его хранил Всевышний.

Высокий худощавый хирург вышел из зала, оставив их наедине с собой. Женщина заплакала, и слёзы потоком хлынули из глаз и потекли по бледному лицу. Девочка прижалась к ней, стараясь успокоить мать, всхлипывающую и дрожащую от рыданий.

– Скажи, ты Рахель? – спросила Ребекка Соломоновна, подойдя к ней и коснувшись её плеча.

– Да, – ответила она сквозь слёзы.

– Мы знаем о тебе, знаем, что ты отвергла его из религиозных соображений.

– Я сейчас очень сожалею об этом. Вы, наверное, ещё не знаете, что он бросился под пули, чтобы спасти мою жизнь и жизнь нашего сына. Я в этом уверена, – сказала Рахель, почти овладев собой.

– А можно его увидеть? – попросил Илья Зиновьевич.

– Конечно. Его зовут Давид.

Рахель взяла из коляски уже проснувшегося ребёнка и протянула его Илье Зиновьевичу. Тот принял его и, вытянув на руках, посмотрел на внука. Тот с любопытством взглянул на него.

– Здравствуй, Давид. Ну, будем знакомы.

Мальчонка улыбнулся в ответ и что-то пролепетал.

– Вот мы с ним и поговорили, – обрадовался дед.

– Илья, дай-ка мне его, – попросила Ребекка.

Она умело прижала ребёнка к груди и засмеялась от внезапно охватившего её восторга.

– Какой красавчик, какой прелестный парень. Илья, теперь у нас есть внук.

– И не только. Как тебя зовут, милая? – спросил он, наклонившись к девочке.

– Тамар, – смущённо ответила она и схватилась за платье матери.

Рахель, ещё несколько минут назад испытывавшая отчаяние и страх утраты, повеселела, радуясь нежданному знакомству с родителями Якова. Жизнь, похоже, даёт ей ещё один шанс, подумала она, глядя на этих чудесных людей, принявших и полюбивших её детей.

Но иллюзия счастья вскоре растаяла, как утренний туман, и вернулась свойственная ей трезвость мысли. Она вспомнила, как ловила такси, сознавая, что еврейские нормы налагают запрет на поездки по субботам, и, узнав из новостей, куда повезли раненного Якова, попросила отвезти её сюда в больницу. Она вспомнила, что Хаим ждал её и не дождался, и, зная, что теракт предотвращён и ранен только один молодой человек, теряется теперь в догадках, что случилось с ней и детьми. Она подумала, что у неё нет пути назад, когда все вопросы, связанные со свадьбой, улажены, и она не может причинить боль Хаиму и его родителям, которые полюбили её, как свою дочь. Яков жив и поправится, но она не может навещать его. Если он любит её и готов простить, он знает, где её найти. Так будет правильно, решила она и, подойдя к родителям Якова, сказала:

– Извините меня, я должна идти. Меня ждут, да и Давида и Тамар нужно покормить. Передайте ему мою огромную благодарность. Я и мои дети обязаны ему жизнью. Если он пожелает увидеть сына, я возражать не буду.

Рахель повернулась и, толкая перед собой коляску, направилась к выходу, оставив их в недоумении.

– Красивая и умная женщина, жаль, что у них не сложилось, – с сожалением произнесла Ребекка Соломоновна.

– Ещё не вечер. Пусть они сами решат: быть или не быть. Но внук, я уверен, никуда не денется. Я счастлив, Рива. Молодые наломали дров, но дети-то не виновны.

Через полчаса из реанимационного отделения вышла медсестра и разрешила им зайти. Они увидели его на постели под капельницами, забинтованного, только начинающего отходить от наркоза, и тихо стонущего от болей.

– Яшенька, всё будет хорошо, дорогой. Главное, ты жив и живы твой сын и Рахель.

Яков приоткрыл глаза и чуть заметно кивнул. Он понял, что она была здесь, но не осмелилась войти. Боль нарастала, и он опять застонал. Но она пройдёт и наступит новая жизнь. Ведь он теперь попробовал её на вкус и знал наверняка, что жить стоит. И словно в подтверждение его грёз, дверь в помещение открылась, и на пороге показалась она – взволнованная и прекрасная Женя.

* * *

Фотография на обложке выполнена автором. Это скульптура «Дерево жизни» на территории больницы Адаса в Иерусалиме.