Загадки священного Грааля - Николай Павлович Дашкевич

В этом положении, которым проникнута теория Шимрока, открыто придается слишком много значения Вольфрамову повествованию, и мы находим весьма уместным сказать здесь, каким представляется нам это повествование по своему происхождению.

Тот или иной взгляд на Вольфрамовы свидетельства имеет огромное значение в выяснении генезиса легенды о Граале. Известно, что последнему в рассказе Вольфрама дается совершенно отличная легенда от той, которая встречается о Граале у англо-нормандских и французских труверов, хотя несколько общих свойств, присваиваемых ему одинаково тем и другим сказанием, указывают на родство этих вариаций легенды. Так и у Вольфрама, как мы видели, Граалю приписывается способность насыщать своих хранителей всеми родами яств; у французских поэтов только чистые могли видеть Грааль и услаждаться им, и точно так же и у Вольфрама сподобиться этого могли лишь призванные к тому по заслугам; Грааль приводится и у Вольфрама до известной степени в связь с нашим искуплением. Французские романы о Граале древнее немецкого Парцифаля, но в основу последнего некоторые кладут с полною уверенностью произведение, которое, если только оно существовало в действительности, могло бы посчитаться древностью с самыми ранними из французских романов.

Является вопрос о сравнительной древности обеих редакций сказания о Граале и о взаимном отношении их – вопрос, который давно уже поднят в науке.

В решении его Шимрок противоречит сам себе, толкуя о важном значении повествования Вольфрама и отрицая в то же время пользование со стороны последнего каким-нибудь другим французским романом, кроме романа французского поэта Кретьена де Труа[76].

Вольфрам старался показать, что он имел пред собой сказание о Граале в более чистом виде, чем в каком оно является у Кретьена де Труа. Он хотел, по-видимому, убедить читателя, что он имел под руками первое произведение, какое выдвинуло Грааль из неизвестности, – произведение писавшего по-французски провансальца Киота, который открыл будто бы находившееся в забвении в Толедо повествование Флегетаниса о Граале и продолжил это повествование данными о дальнейшей судьбе Грааля, встреченными им после розысков в хронике Анжу.

Шимрок и Роша предполагают, что Киот выдуман Вольфрамом для того, чтобы последний мог опереться на какой-нибудь авторитет в отступлениях от Кретьена де Труа, а некоторые ученые думают, что Вольфрам нашел Киота выставленным в своем источнике. Другие немецкие ученые, в том числе Барч, готовы считать Киота действительно существовавшим лицом, и при этом Вакернагель и Сан-Марте отождествляют Киота с Гийо из Прованса, хотя во французской литературе не сохранилось и намеков на то, чтобы последний писал что-нибудь, подобное роману о Персевале[77], да и сочинения его, кроме встречающейся в них похвалы тамплиерам, не дают поводов к такому заключению[78]. Притом, согласно с Барчем, то, что говорится о Киоте у Вольфрама, заставляет относить родину Киота к Анжу, и, с отождествлением Киота и Гийо из Прованса, не будет понятно прозвище, данное первому у Вольфрама.

Из существующих налицо фактов одни говорят в пользу, а другие против существования Киота, отличного от Гийо из Прованса и его произведений.

С одной стороны, в романе Вольфрама выступает немалое количество французских местностей; встречающиеся у него чисто французские названия как бы говорят о том, что Вольфрам пользовался каким-то источником, помимо произведения Кретьена. Прибавки к тому, что читаем у Кретьена, иногда довольно значительных размеров, и подобное эпизоду Фурье указывал у некоторых трубадуров. К тому же циклу сказаний, к которому принадлежит начало Вольфрамова «Парцифаля», относятся отрывки другого произведения Вольфрама, обыкновенно называемого «Титурель». В XII столетии весьма легко могло явиться такое произведение, каким можно представить себе, по Вольфраму, сочинение Киота. Вольфрам выводил королей Грааля из Анжуйского дома, которому вместе с тем дано одно происхождение с домом, из которого произошел Артур. Из того же Анжуйского дома был, как известно, английский король Генрих II (1154–1189), которому принадлежали одновременно Нормандия, Анжу, Турин и Майн, Гиень, Пуату и Сентонж… Такая редакция могла быть дана сказанию о Граале каким-нибудь из французских подданных Генриха II с целью польстить ему. В те времена было обычно придумывание различных генеалогий. Относить королей Грааля к Анжуйскому дому было естественнее всего французу местностей, подвластных этому дому[79].

Но, с другой стороны, это мог сделать сам Вольфрам, помещая Грааль на юге Франции[80]. Сам Вольфрам мог приурочить туда Грааль, который не помещать же ему было в Германии. Имена французских местностей наполовину вымышлены и могли быть взяты и не из литературного произведения, а составлены Вольфрамом, хорошо знавшим французский язык, из действительных же местностей названы самые общие. Вслед за Сан-Марте Барч показал, что Вольфрам превращал иногда в собственные имена фразы и эпитеты, которые встречал у Кретьена. Предпослать историю Персефалева отца также мог сам Вольфрам по образу Кретьена[81], который начал с такой предварительной истории в «Cliget», несомненно, известном Вольфраму, и вообще по установившемуся тогда в литературе романов обычаю. Интересно в этом отношении, что один из предков Парциваля был прозван по «отдаленному» городу Ганелином.

Генрих II, первый Плантагенет на английском троне. Средневековая миниатюра

Замечательно, что лица этой предпосланной истории не встречаются во французских произведениях[82], и в ней есть подробности, напоминающие немецкую сагу. Киот, насколько можно видеть из приведенных ниже слов Вольфрама, писал о том, о чем и Кретьен, и, в сущности, повествование Вольфрама, с фабулярной его стороны, сходится с повествованием Кретьена. Это нельзя объяснять тем, что Киот, как думает Барч, служил источником и Кретьену[83]. Вольфрам говорит о непосредственном знакомстве с Кретьеном, иногда у него встречаются стихи, представляющие значительную близость к стихам последнего, да и для чего мог бы писать Кретьен, если бы данное ему как материал произведение было также изложено стихами[84] и если бы он не мог или не думал значительно отступать от оригинала? У Kyót должно было быть только совершенно иное понимание Грааля, чем у Кретьена, – понимание, с которым Кретьен не обнаруживает, однако, знакомства. Почему Кретьен изменил в этом случае фабулу? Кроме различия между французским и немецким поэтами в представлении Грааля существенное несогласие между ними замечается еще в некоторых пунктах вторых половин французского и немецкого романов. Оно объясняется тем, что во второй половине Кретьенова произведения есть вставки, как думает Потвин,