Загадки священного Грааля - Николай Павлович Дашкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благочестивая мысль[64], указываемая довольно многими исследователями, несомненно, проглядывает в Граале, но она выказалась не в этой только легенде и в таком общем определении этой мысли, не снабженном никакими ссылками на факты, не может вытесниться пункт отправления легенды и развитие ее фабулы, которая сразу должна была соединиться с благочестивой мыслью, нераздельной с Граалем, какое бы ни признать сказание о нем первобытным. Мысль легенды («Gedanke») нельзя отличать от содержания («Inhalt») ее и идею Грааля («Gralidee») – от его саги («Gralsage»), к чему склонен, по-видимому, Сан-Марте. Можно разграничивать только последовательные ступени в развитии этой идеи вместе с сагой.
На первых порах, именно в начальных произведениях французских труверов, элемент саги перевешивает элемент чистой идеи, и особенное значение Грааля, внутренняя его подкладка, не только не затушевывает этих исторических подробностей, но даже и не слишком выступает. То, что Сан-Марте отмечает в легенде о Граале, действительно встречается в ней, но все это ярко обрисовывается лишь у Вольфрама, и уже по одному тому, что произведение славного немецкого поэта принадлежит к глубокомысленнейшим созданиям Средних веков, представление его о Граале не может считаться общим достоянием, и нет оснований думать, что легенда о Граале, в своем постепенном образовании до Вольфрама, держалась на той высоте, на какой застаем ее у последнего. Насколько Фауст Гёте не похож на своего предка в старой легенде, настолько, без сомнения, далек и Грааль Вольфрама от своего прототипа. Сан-Марте примыкает в выводе легенды Грааля к Горресу и его последователям, научные приемы которых считал отжившими уже Гервинус. Гервинус говорит, что благодаря разъяснению начал саги о Граале с открытием памятников бретонско-валлийского творчества «получило жестокий удар все направление немецких саго-исследователей, по которому они тщательно выискивают чистоту саг в заднем грунте ваших старых эпосов, надеются усмотреть “первоначальный смысл” саги в древнейших источниках, и вновь утвердился исторический взгляд, находящий, что смысл и чистый вид сообщаются сагам в заключительных обработках у овладевающих содержанием поэтов, а в древнейших открывающий везде только грубейшие основные материи».
Мы готовы отделить идею Грааля, просвечивающую у Вольфрама, от первоначальной оболочки Грааля, в которой эта идея выступает слабее, но только мы не поставим этой идеи впереди с тем, чтобы считать историю Грааля подысканной потом к идее, так как нет оснований на это. Наоборот, Вольфрамова идея вырабатывалась естественным ростом из самой легенды и в самой легенде Грааля, или, лучше сказать, вносилась постепенно в историю его, по мере того как в головах поэтов становилась зрелее и зрелее мысль, заставившая поместить Грааль в сфере рыцарства и поставить его средоточием высших подвигов рыцарства. Идея Грааля была отдельна от фабулы его и предшествовала ей в такой степени, в какой всякая идея может назваться отдельной от искони присущей ей формы проявления. Против Роша и Сан-Марте говорит выдвигаемый ими же самими факт, что улавливаемая ими идея Грааля ярко проглядывает впервые у Вольфрама[65]. Не значит ли это, что идея вызрела до совершенной в пределах возможности формы только в пору Вольфрама и у него? У немецкого поэта действительно очень глубокая мысль; у него соединен со служением Граалю и художественно выражен высший идеал, какой только мог быть тогда, но то ли мы видим и в произведениях о Граале, предшествовавших Вольфрамову? Что ни говорить об источниках Вольфрама, останется все-таки несомненным, что многое принадлежало исключительно ему, и из этого многого на первый план должно выделить идею, которой оживлено его произведение, глубоко продуманное от начала до конца. В силу преобладания этой идеи у Вольфрама немало аллегории, которая, впрочем, скрыта и нисколько не портит впечатления художественности.
Вся несостоятельность воззрений Сан-Марте произошла оттого, что он не обратил достаточного внимания на французские изводы легенды о Граале: он передает их лишь как варианты к Вольфраму и неправильно уяснил себе вопрос о положении их в развитии легенды о Граале, с древнейшими из французских пересказов которой он мало знаком.
Сан-Марте не думает, по-видимому, что Иосиф Аримафейский играл видную роль в саге Грааля на первых порах. Он полагает, что Иосиф получил место в народной легенде не ранее 1130 г., в романах же он занял выдающееся положение собственно с XII столетия. Такое утверждение находится в связи с замечанием, что «сага о Граале получила живейшую обработку у французов впервые во второй половине XIII столетия». Для опровержения этого, мы думаем, достаточно сослаться на французские романы о Граале XII столетия. Будучи самыми древними произведениями о Граале, они должны быть исходным пунктом в исследовании генезиса легенды. Между тем Сан-Марте считает эту вариацию легенды развившейся позже и как бы боковой ветвью сказания, а не главным его стволом, хотя сам же говорит, что слово «Грааль» означает сосуд, и это обстоятельство должно было навести его на мысль, что и первоначальная легенда о Граале говорила о сосуде, а не о камне, встречающемся у Вольфрама.
По мнению Сан-Марте, ветвь легенды, выдвинувшая Иосифа, была разработана учеными-монахами, заимствовавшие ее у которых труверы начали вносить легенду об Аримафейском праведнике в романы в предпоследнее десятилетие XII столетия. В начале Иосиф был вне всякой связи с Граалем, разуметь ли под последним евхаристическую чашу или блюдо. «Последнее толкование и – что в Грааль была принята кровь Христа, кажется, находится в связи с историческими фактами… Мистическое значение Грааля, – говорит далее Сан-Марте, – перешло в романы из истории и из романов обратно в историю».
Сан-Марте пытается установить начало сказания о Граале в связи его с легендой об Иосифе Аримафейском при помощи исторических свидетельств о нахождении различных реликвий. Упомянув о сосуде, найденном в Кесарии, Сан-Марте замечает, что в XII столетии ни один писатель нс говорит о собрании в нее крови Христовой. Но значит ли это, что не было вообще подобной легенды? Она могла существовать, но только не прилагаться к генуэзскому сосуду, о котором могли ходить иные предания, повторенные в позднейшее время Фра Гаэтано в целой книге, связывающей этот сосуд с Никодимом[66]. К генуэзскому сосуду сразу стали относиться как к некоей реликвии[67], и, без сомнения, он сразу получил легенду.
Сан-Марте думает, по-видимому, что Иосиф Аримафейский выступил в романах, когда развилась легенда о собрании крови
