Политическая организация общества и право как явления социальной эволюции. Монография - Сергей Дробышевский

К. Маркс и Ф. Энгельс обратили внимание на сомнения некоторых ученых относительно правильности одного из важнейших заключений Л.Г. Моргана, из которого логически вытекали взгляды последнего на ход эволюции общества[235]. Речь идет об оценке Л.Г. Морганом как совокупностей терминов родства непонятного историкам позапрошлого века социального явления – классификационных систем, обнаруженных исследователями у целого ряда социальных организмов, которые явно были менее развитыми, чем капиталистические государства. Однако факты, имевшиеся в распоряжении науки в то время, не дали возможности К. Марксу и Ф. Энгельсу признать отмеченные сомнения обоснованными. В таких условиях появилась работа Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», автор которой, выражая не только собственное мнение, но и точку зрения К. Маркса[236], исходил из правильности взглядов Л.Г. Моргана на историю. Согласно этой работе функционирование политической организации общества с характерными для нее несправедливыми социальными порядками охватывает лишь период цивилизации, о котором писал Л.Г. Морган. Первоначальные человеческие общества и социальные системы будущего соответственно не обладали и не будут обладать политической организацией с присущими ей отступлениями от справедливости.

В «Древнем обществе» Л.Г. Морган не счел нужным возражать против получившей одобрение значительного числа предшествовавших ему ученых точки зрения о том, что политическая организация общества и право невозможны друг без друга[237], поскольку, как писал еще Д. Локк, общество приобретает качество политического в силу осуществляемого в нем правового регулирования[238]. Обошел молчанием Л.Г. Морган и влиятельную в его времена теоретическую позицию, согласно которой в неполитической социальной организации, существовавшей на начальном этапе общественного развития, права в том смысле, в каком употребляют данный термин юристы, нет[239]. Среди тех, кто воспринял моргановский подход к социальной эволюции в качестве верного, оказалось очень много сторонников указанных мнений. Естественно, что они, соглашаясь с выводом Л.Г. Моргана о возникновении политической организации общества лишь в эпоху цивилизации, именно с этим периодом в истории человечества связывали и функционирование права[240]. В этом одна из причин широкого распространения подобного взгляда в XX в.[241].

Однако уже к третьему десятилетию отмеченного столетия была накоплена научная информация, заставившая ряд исследователей пересмотреть концепцию Л.Г. Моргана и его последователей о развитии политико-юридических явлений[242]. Базой для такого пересмотра, продолжающегося в науке до сих пор[243], служат как полученные, начиная с конца XIX в., многочисленные достоверные этнографические и археологические сведения о жизни нецивилизованных обществ, в том числе и древнейших, так и ранее отсутствовавшие данные иного рода.

После того как Л.Г. Морган ушел из жизни, прошло немало лет. Все это время у исследователей, изучавших историю, были в качестве положений, подлежащих научной критике, аргументы и выводы из собственных сочинений этого выдающегося мыслителя, тогда как он сам мог размышлять лишь над доводами и заключениями из работ своих предшественников. И если Л.Г. Морган оказался способным заметить и устранить недоработки и погрешности в концепциях последних, доказав тем самым, что не зря пришел в науку, то и его последователи потрудились на научном поприще не бесследно.

Их внимание, в частности, привлек анализ Л.Г. Морганом уже упоминавшихся классификационных систем, характерных для нецивилизованных обществ. Суть их – в обозначении каждым участником социального общения контактирующих с ним субъектов совокупностью терминов, всякий из которых указывает не на особенности отдельного человека как личности, а на общее у целой категории людей и поэтому применяется к любому индивиду из соответствующей группы[244]. Например, конкретное лицо каждый раз при встрече именует одним и тем же словом всех своих знакомых мужского пола, старших его самого на поколение, включая собственного отца.

Во времена Л.Г. Моргана специалисты располагали скудной информацией о функциях классификационных систем в социальных организмах эпох дикости и варварства. Тем более актуальной была задача изучения этого феномена. Решение ее предполагало перевод классификационных терминов на европейские языки. Пытаясь осуществить его, и Л.Г. Морган, и другие исследователи не могли не обратить внимания на факт, что человек в нецивилизованном обществе, используя классификационные наименования, называл своих родственников и не связанных с ним родством лиц одинаково. Отсюда становится ясным, почему терминами классификационных систем оказались у Л.Г. Моргана и других ученых второй половины XIX в. «отцы» и «матери», «братья» и «сестры», «сыновья» и «дочери» и т. п., словом, обозначения родства из европейских языков. В результате само нецивилизованное общество предстало для исследователей как социальная система, в которой любой человек имеет десятки «отцов», примерно столько же «матерей» и т. д.

Несоответствие такой ситуации существующему положению вещей в общественных организмах эпох дикости и варварства было очевидно. Возникла нужда в объяснении. И оно пришло, в частности, в виде гипотез Л.Г. Моргана и Д.Ф. МакЛеннана, который предположил, что речь идет просто о терминологии вежливого обращения людей друг к другу, а именно о «системе взаимных приветствий»[245]. Л.Г. Моргана это не убеждало. Он был склонен рассматривать обозначения классификационных систем соответственно тому, как они для него предстали в переводе на европейские языки, т. е. в качестве терминов родства. Предпосылкой его рассуждений стало бесспорное заключение, что в родственной терминологии отражаются семейные отношения. В связи с тем, что в нецивилизованных обществах есть система наименований родства, из которой логически не вытекает существующая форма семьи, то, полагал Л.Г. Морган, по-видимому, имеющаяся совокупность родственных терминов «пережила» семейные связи, которые ее обусловили. Поэтому задача исследователя – реконструкция ушедшего в прошлое семейного строя по его оставшемуся в общественном сознании отпечатку для того, чтобы составить достоверное представление как о растворившейся во времени древней семье, так и в целом об обществе, составной частью которого она была[246].

Материалистическое понимание истории позволило Л.Г. Моргану заключить, что основополагающие параметры искомого им семейного строя не могут не быть следствием социально-экономических условий жизни людей в эпоху, когда этот строй функционировал, особенно тех, которые непосредственно определяют бытовую сторону человеческого существования. К сожалению, современной Л.Г. Моргану наукой, как он сам отметил, «домашняя жизнь дикарей и варваров», составляющая основу их быта, «не была исследована с тем вниманием, какого… заслуживает»[247]. И все же сведения о нецивилизованных социальных организмах, накопленные обществоведением к 60–70 гг. XIX в., позволили Л.Г. Моргану уяснить себе, что индейские племена Северной Америки «жили обычно в общих домах и осуществляли коммунизм в своем домашнем хозяйстве. По мере того как мы будем спускаться по лестнице развития… размер домохозяйства будет увеличиваться и будет расти число лиц, живущих вместе в одном помещении. Прибрежные племена Венесуэлы… жили, по описаниям открывших их испанцев, в колоколообразных домах, вмещавших по сто шестьдесят человек. Мужья и жены жили вместе одной группой в одном доме и по большей части в одном и том же помещении. Мы имеем основание заключить, что такой образ домашней жизни был весьма распространен в периоде дикости»[248].

Надо сказать, что Л.Г. Морган явился не первым исследователем XIX в., стремившимся гипотетически воссоздать древнейший семейный строй. Непосредственно до него либо одновременно с ним подобным делом занимались Г.С. Мэйн, Д.Ф. МакЛеннан, И.Я. Бахофен, Э.Б. Тейлор и ряд других ученых[249]. Изучив их взгляды на историю семьи, Л.Г. Морган пришел к выводу, что из имевшихся ко времени его творчества концепций семейного строя человечества в первобытную эпоху лучше всего соответствует классификационным системам и собранным им данным о «домашней жизни дикарей и варваров» теория, сформулированная И.Я. Бахофеном. Согласно ей, «1) у людей первоначально существовали ничем не ограниченные половые отношения… 2) такие отношения исключают всякую возможность достоверно установить отца, и поэтому происхождение можно было определять лишь по женской линии… – как первоначально… и было у всех народов древности; 3) вследствие этого женщины как матери, как единственные достоверно известные родители молодого поколения пользовались высокой степенью уважения и почета… 4) переход к единобрачию, при котором женщина принадлежала исключительно одному мужчине, таил в себе нарушение… исконного права остальных мужчин на эту женщину… нарушение, которое требовало искупления или допускалось при условии выкупа»[250]. В целом, считал И.Я. Бахофен, за свою первобытную историю человечество прошло путь от неупорядоченных половых отношений через стадию материнской семьи и матриархата к отцовской семье и патриархальным порядкам[251], «в результате чего малая семья и господство мужчины в семье и в обществе выступают как продукт продолжительного процесса исторического развития»[252]. Доказательства этих положений И.Я. Бахофен находил «в многочисленных, с исключительной тщательностью собранных цитатах из классической литературы древности»[253].