Политическая организация общества и право как явления социальной эволюции. Монография - Сергей Дробышевский

Поддерживавшие идею о естественности политики и права грекоримские мыслители изложили главные постулаты своего учения об имманентности политико-юридических феноменов всякому человеческому обществу ясно и в лаконичной форме. В частности, их теоретическая позиция об историческом месте права дошла до нас через тысячелетия в знаменитом римском изречении «ubi societas, ibi jus»[174] («Везде, где есть общество, есть и право»). Не менее четко сформулирован и взгляд этих мыслителей о наличии на всем протяжении эпохи существования человечества политической организации общества. Например, Марк Аврелий, характеризуя идею повторяемости событий, подразумеваемую влиятельной в Древней Греции и Древнем Риме концепцией цикличности и кругооборота исторического процесса, констатирует: «Куда ни повернись, всюду найдешь одно и то же: оно составляет содержание истории древней, средней и новой, к нему же сводится в данный момент жизнь государств и отдельных домохозяйств…Оглянись на прошедшее: сколько переворотов пережили уже государства! Можно предвидеть и будущее. Ведь оно будет совершенно в том же роде и не выйдет из ритма происходящего ныне. Поэтому…безразлично, будешь ли ты наблюдать человеческую жизнь в течение сорока лет или же десяти тысяч лет. Ибо что увидишь ты нового?»[175].

Такое воззрение на исторический процесс и место в нем политики и права резко контрастирует со свойственными некоторым греко-римским авторам взглядами иного рода. В соответствии с ними в истории человечества, начиная с самой глубокой древности, постоянно происходят необратимые изменения. Одним из них было появление политической организации общества и права, которые в начальный период существования людей отсутствовали[176].

Древнейшее прошлое человеческого рода эти мыслители представляли себе как его «естественное» или «природное» состояние[177]. С точки зрения одних авторов, «естественная» жизнь людей была гармоничной и полностью справедливой[178]. Как писал Овидий, «золотой век был сначала, когда человек… не знал никаких правил, а руководствовался неиспорченным разумом», добровольно «делая благие дела» без какой-либо угрозы наказаниями за плохие поступки[179]. Общество не было разделено на угнетателей и угнетенных, и не существовало права и судей. Все было безопасно, так как человек охранялся совестью своих товарищей[180]. Причем, как отмечал Сенека, у первых людей не только «царила справедливость», но и не было войн, а «благами земли» они «все сообща владели»[181]. Затем, по мнению этой группы авторов, человеческая жизнь постепенно ухудшалась[182].

С точки зрения других античных авторов, в самой глубокой древности «золотого века» не было. Люди жили разрозненно, без регулирования отношений друг с другом, в нищете и невежестве[183]. Они «общего блага… не блюли и в сношеньях взаимных были обычаи им и законы совсем неизвестны. Всякий, добыча кому попадалась, ее произвольно брал себе сам, о себе лишь одном постоянно заботясь»[184]. Однако со временем человеческая жизнь улучшалась, и в конце концов через ряд нововведений человечество возвысилось до высокой культурной ступени[185].

Наконец, отдельные греко-римские мыслители синтезировали идеи «золотого века» и примитивности существования людей на первой стадии общественной эволюции в единую картину[186]. Согласно этой теоретической позиции первобытные люди жили просто и скудно «во взаимной любви, не зная употребления огня, не имея ни царей, ни правителей, ни господ, ни войн, не зная ни актов насилия, ни грабежей»[187]. Последующее же развитие социальной жизни соединяло в себе как прогрессивные, так и регрессивные тенденции[188].

Переход к политической организации общества и праву, по мнению ряда древнегреческих и древнеримских авторов, произошел путем заключения людьми друг с другом договора об установлении политико-правовой системы[189]. Это соглашение явилось одним из длинного ряда изобретений человечества в ходе его истории[190]. Причем тот факт, что «род людской… сам добровольно игу законов себя подчинил и стеснительным нормам»[191], стал возможен потому, считали многие мыслители – сторонники идеи прогрессивного развития общества, – что в естественном состоянии «каждый… сам за себя порывался во гневе жесточе мстить, чем… дозволяет закон справедливый. И потому опротивела жизнь при насилии вечном»[192]. Однако приверженцы взгляда о «золотом веке» в прошлом не рассматривали введение политической организации общества и права в качестве блага. Так, с точки зрения Сенеки, после того как человеческий род «и царство, и границы установил, воздвигнул города… совсем забытая с земли бежала» богиня справедливости, «отринув нравы дикие людей и оскверненные убийством руки; и жажда войн росла, и голод злата, и роскошь, эта ласковая язва, по всей земле распространилась»[193].

Относительно присутствия политико-юридических явлений в обществе будущего древнегреческие и древнеримские мыслители, отрицавшие естественность политики и права для природы человека, не имели единой теоретической позиции. Одним из них политическая организация общества и право представлялись после своего становления вечными спутниками человечества[194]. Другие же полагали, что со временем придет новый золотой век со всеми присущими ему свойствами. Причем в Древнем Риме в сознании народных масс «ожидания грядущего благоденствия» часто связывались «с надеждами на деятельность различных политических лидеров», которые для привлечения себе сторонников в политической борьбе широко использовали как провозглашения «грядущего золотого века», так и «обещания достичь этого благоденствия»[195].

Сформулировав противоречащие друг другу концепции исторического места политической организации общества и права, древнегреческие и древнеримские мыслители не смогли убедить друг друга в том, что одна из них является верной, а остальные – нет. Установить истину в этом их теоретическом споре не удалось и последующим поколениям европейских мыслителей, которые до середины XIX в. выдвигали аргументы в пользу и против идеи имманентности политико-юридических явлений всякому человеческому обществу, в целом оставаясь приверженцами созданных древними греками и римлянами теорий. А именно – либо концепций естественности политики и права самой природе человека, либо учений о природном состоянии человечества в начале его существования и о договорном образовании политической организации общества и права, предполагающем возможность жизни людей в будущем без них[196]. В частности, как отмечают В.В. Хасин и С. А. Лосев, «идея земного рая, в котором люди жили бы сообща в состоянии братства, без законов и без тяжелого труда, тысячелетиями преследовавшая человечество, находила еще поддержку у наследников нидерландской, английской, французской и американской революций»[197].

Со второй половины XIX в. эти греко-римские концепции все чаще стали отвергаться учеными, поскольку развитие науки, по выражению Г.С. Мэйна, «переросло тот умственный уровень, которому они принадлежали»[198]. Однако введенные в европейское и соответственно мировое обществоведение новые теории об эволюции политико-юридических феноменов оказались подобными старым в том, что не помогли исследователям прийти к единому мнению о временных рамках функционирования политической организации общества и права, о чем свидетельствуют уже описанные разногласия между современными учеными.

Само сосуществование кардинально различных концептуальных подходов к проблеме эволюции политики и права в течение 2,5 тыс. лет истории европейской политико-правовой мысли до нашего времени объясняется достаточно просто. Для доказательства верности одного из взаимоисключающих друг друга взглядов на развитие политической организации общества и права и тем самым для опровержения другого ученые должны иметь в распоряжении убедительную для всех них концепцию исторического процесса, дающую возможность безошибочно определить, на каких его стадиях политико-правовая реальность имеет место. Однако подобного рода теории в европейском обществоведении никогда не было и нет до сих пор. В качестве одной из причин, препятствующих ее созданию, очень долго выступала природа знаний о первом этапе жизни человечества, которые исследователи могли приобрести из доступных им источников.

Сначала круг последних был довольно узок. Так, совсем не сразу в науку пришло и завоевало широкое признание философов, историков, политологов и юристов осознание того, что передовые народы в целом (хотя и не каждый из них в отдельности) некогда пережили те этапы развития, на которых находятся современные им отсталые социальные организмы, и что, изучая неразвитые общности людей, возможно получить информацию об истории развитых[199]. Пока же это осознание не утвердилось, по крайней мере, среди обществоведов и высокообразованных людей вообще, как заметил Г.С. Мэйн, «высокомерное презрение, с каким цивилизованный народ смотрел на варваров соседей, не дозволяло делать наблюдений над их бытом; это презрение со временем еще более усилилось под влиянием страха, религиозных предрассудков и даже от употребления и строгого противоположения слов: цивилизация и варварство, понимавшихся часто в смысле различия не только по степени, но и по самой сущности»[200].