Политическая организация общества и право как явления социальной эволюции. Монография - Сергей Дробышевский

Сторонники таких взглядов, подобно Л.Г. Моргану, считают, что в основе исторического процесса эволюции человечества с древнейших времен и по сей день лежит совершенствование людьми своего материального производства[288]. Разделяя с Л.Г. Морганом и с марксистами точку зрения, в соответствии с которой уровнем развития производительных сил и производственных отношений общества определяется весь облик социального целого, хотя и выражая это воззрение на языке категорий немарксистской социологии, эти ученые сосредоточили свои усилия прежде всего на установлении специфики экономического строя человечества, существовавшего с момента его возникновения. Имеющиеся в их распоряжении археологические данные неопровержимо свидетельствовали, что древнейшие общественные организмы, во-первых, сильнее, чем более поздние, скованы факторами природного окружения; во-вторых, производят меньшее количество энергии, обслуживающей нужды людей; в-третьих, имеют слабее развитые разделение и кооперацию труда внутри каждого из них и между ними; в-четвертых, менее интенсивно используют физические и интеллектуальные возможности человека для его блага[289]. Вследствие всего этого указанным человеческим коллективам присуща наиболее узкая из известных в истории система удовлетворяемых потребностей людей – и материальных, и духовных. Такие социальные общности, согласно концепции Л.Г. Моргана, естественно, должны быть отнесены к самой древней из эпох существования человечества, т. е. к периоду дикости, а не к периоду варварства.

Вся совокупность данных, оказавшихся в распоряжении специалистов в конце XIX–XX в., подтверждала правильность предпринятой Л.Г. Морганом вслед за многими предшествующими ему мыслителями классификации начального этапа общественной эволюции на два больших периода[290]. Не подлежало сомнению, что социальное развитие открывалось именно фазой дикости – преимущественно присвоения людьми готовых продуктов (присваивающего хозяйства). Она сменилась стадией земледелия и скотоводства, т. е. производящей экономики, отрезок которой, предшествующий этапу цивилизации, относился Л.Г. Морганом к фазе варварства. Разграничительной линией между дикостью и варварством, по Л.Г. Моргану, являлось возникновение керамического производства[291]. Новая информация о первобытной истории, добытая в конце XIX–XX в., показала, что начало изготовления гончарных изделий выступало моментом процесса общественной трансформации, включавшего также появление неолитических каменных орудий, земледелия, скотоводства и т. д.[292]. Вместе с тем стало ясно, что решающим в этой системе элементов социального переустройства, получившего название неолитической революции[293], было именно складывание производящего хозяйства – экономической основы всего последующего развития человечества[294].

Отсюда вытекало, что эпохи дикости и варварства следовало разграничивать отнюдь не по признаку возникновения гончарства. Но и неолитическую революцию как таковую нельзя было считать надежным критерием перехода общества от этапа дикости к варварству. Материалы археологических раскопок и этнографических экспедиций свидетельствовали о сильной дифференциации уровней развития как палеолитических и мезолитических, так и современных общественных структур, базирующихся на присваивающем хозяйстве. Система удовлетворяемых потребностей человека в некоторых социальных организмах охотников и собирателей, в том числе палеолитического и мезолитического прошлого, в силу ряда факторов[295] была шире, а сам уровень потребления материальных и духовных благ выше, чем обычно в генетически исходных обществах земледельцев и скотоводов[296]. К тому же неолитические приемы изготовления каменных орудий и керамика были известны отдельным из общностей охотников-собирателей и отсутствовали у части социальных систем примитивных земледельцев и скотоводов[297]. В итоге значительным числом исследователей, подвергнувших критике схему исторического развития Л.Г. Моргана, было признано необходимым рассматривать в качестве начального исторического типа нецивилизованных социальных организмов общественные структуры кочующих или, как их еще именуют, низших охотников-собирателей, обеспечивавшие удовлетворение более узкого спектра нужд людей, чем все остальные известные истории человеческие агрегаты[298]. Объединениями для реализации систем потребностей кочующих охотников-собирателей были локальные группы, насчитывавшие по нескольку десятков человек, причем каждая состояла из ряда семей[299].

Относительно этапов дальнейшего социального прогресса в рамках нецивилизованного общества было установлено, что переход людей к простейшему земледелию и скотоводству либо к оседлому охотничье-собирательскому хозяйству повсеместно поднимал их к новому типу общности, удовлетворявшей систему человеческих нужд. Это объединение было значительно крупнее локальной группы низших охотников-собирателей и обычно включало в свой состав сотни примитивных земледельцев и скотоводов или так называемых «высших» охотников-собирателей[300]. Чаще всего оно представляло собой деревенское сообщество[301]. В качестве засвидетельствованных этнографами примеров такой социальной общности могут служить самоуправляющиеся и независимые относительно друг друга деревни африканских байра, квеле[302], бэра, чибук[303], игбо[304], кпелле, ануаков[305] и нуэров[306], а также живущих в Венесуэле и северной Бразилии яномамо[307]. И, наконец, последующее развитие земледелия и скотоводства приводило к складыванию вождества. Последнее – это реализовывавший совокупность потребностей входящих в него людей общественный организм, который охватывал ряд подобного рода местных поселений[308]. Его структура, в частности, подробно описана Л.Д. Поспишилом у папуасов-капауку Новой Гвинеи[309]. Таким образом, оказалось, что три исторических типа социальных объединений, определяющих без вмешательства извне свою внутреннюю жизнь и внешние отношения, функционируют до эпохи цивилизации. Она начинается, по мнению большинства ученых XX в., с тех пор, как общественный прогресс материализовался в довольно обширной совокупности культурных достижений человечества, главными из которых являются профессиональная специализация, письменность и город как тип поселения наряду с деревней[310].

Как показало изучение делящихся на указанные исторические типы нецивилизованных общественных агрегатов, всякое из этих объединений, представляя собой взаимодействие входящих в него организаций, нацеленных на удовлетворение отдельных нужд их членов и групп таких надобностей, контактирует с окружающими его подобными социальными организмами, если полностью не изолировано от них в силу действия природных факторов. Общий порядок в нем поддерживается присутствующими здесь органами управления всей целостностью. Эти центральные управляющие структуры осуществляют формулирование и меры по обеспечению реализации общеобязательных для организма как целого норм. Такое нормативное регулирование дополняет и корректирует усилия по нормативному регулированию, которые предпринимают управляющие системы составляющих целостность ассоциаций. Каждой из них свойственны собственные правила поведения, обязательные только для ее членов. Причем отмеченные ассоциации делятся на два вида в зависимости от того, имеются в них или нет противостоящие друг другу управляющие и управляемые лица. В организациях с руководящими структурами, слитыми с руководимой ими сферой в одно нерасторжимое целое, согласование поступков людей происходит посредством функционирования так называемых неинституциональных норм. Они складываются и претворяются в жизнь в самой стихии общения охватываемых этими довольно аморфными объединениями индивидов, не дифференцированных на руководителей и подчиненных, и тем самым отличаются от обычно именуемых институциональными правил поведения других организаций. В них специализированные управляющие институты формулируют социальные нормы для тех, кем они руководят, а также обеспечивают принудительную реализацию таких правил в случаях, когда обязанные руководствоваться ими лица не исполняют их добровольно[311]. Материальной фиксации норм на бумаге и работы с документами в ходе как институционального, так и неинституционального нормативного упорядочения человеческого поведения, естественно, нет. Но людям известны правила всех организаций, в рамках которых они действуют, в том числе общеобязательные нормы. И каждый человек принимает в расчет эти правила, управляя своим поведением[312].

К очерченной теоретической схеме ныне в целом близки выводы части авторитетных специалистов на Западе. Однако в нашей стране ведущие ученые в области истории и этнографии, а за ними и большинство исследователей в остальных общественных науках разделяют ее в гораздо меньшей степени. В отечественной научной литературе обычно не оспаривается наличие с самого начала человеческой истории общественных организмов, являющихся относительно самостоятельными по отношению к остальным подобным объединениям[313], так что каждый из них в основном удовлетворяет систему потребностей своих членов. Причем всякая указанная социальная целостность включает в себя организации людей, представляющие собой ее части[314]. В российских публикациях, в частности, подчеркивается, что явление этнической непрерывности в нецивилизованную эпоху свидетельствует лишь о смазанности границ между общественными агрегатами, но не об отсутствии их вообще[315]. Однако господствующие в отечественной науке теоретические представления о характере нормативного регулирования в социальных целостностях, не достигших цивилизации, не ориентируют исследователей видеть здесь, причем с момента социогенеза, несколько видов нормативного регулирования, в том числе общеобязательное, в каждом существующем независимо общественном организме[316].