Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

пытаются продлить до овражка, там, где раньше наш секрет был. Погляди, достанет твоя пушка?

Матрос сходил на вал, вернулся.

– А чему бы? Достанет!

Солдаты помогли матросу загрузить в жерло мортиры жестяное ведро с деревянным дном, закинули туда двадцать небольших гранат.

– Отойди! – приказал матрос, – чтобы не брызнуло. Опалишься.

Мортира подпрыгнула. Капральство, описав дугу, угодила в нужное место. Частые вспышки. Послышался треск гранат, крики. Тут же заработали наши стрелки.

– Вот, теперь братцы, тикайте отсель, – сказал матрос. – Сейчас француз осерчает.

Солдаты быстренько разошлись. Через минуту прилетело несколько бомб. Матрос спрятался за горжу. Лишь только улеглась пыль, он вылез, отряхнулся и недовольно пробурчал:

– Вот, говорил им – не приказано! Потешь их… Нашли театр.

– Мортира цела? – спросил у него Павел, выбираясь из-за укрытия.

Матрос оглядел свою куцую пушку.

– Цела, ваше благородие. Даже станок не побило.

– Ну и славно.

***

Ночную смену с пятого бастиона Павел отвёл в здание почтового отделения. Дом крепкий, крытый черепицей. Помещения внутри просторные. Вывезли всё, оставив только ветхую мебель, да кипы старых газет. Что самое ценное: здание почты стояло под горой, и в него ещё не попал ни один снаряд, хотя перед фасадом вся улица была изрыта ядрами.

Павел с офицерами сели под окном. Кто-то достал флягу с виноградной водкой. Чарка пошла по кругу. Куски сала с хлебом на закуску. Солдаты разместились на полу, кто как мог. Иные тут же легли, укутавшись в шинель. Другие, запалив огарки свечей, чинили одежду или обувку, грызли сухари.

Юнкер Рогов растормошил кучу пожелтевших газет «Русский Инвалид». Взобрался на шаткий канцелярский стол и принялся вслух читать старую статью о Венгерской компании. Голос у него был молодой, сильный. Декламировал с выражением, словно актёр со сцены.

– Уж больно хорошо читает! – хвалили его солдаты. – Как сельский поп проповедь несёт.

Вдруг на улице неподалёку от почты бахнула бомба. Был слышно, как в стену глухо ударили осколки. Все невольно вздрогнули. Юнкер прервал чтение.

– Это с новой английской батареи, – объяснил Павел. – Они орудия дальнобойные поставили. Вот, иногда в город и залетает.

– Рогов, что вы смолкли? – спросили юнкера. – Продолжайте.

Но юноша сидел не шевелясь, пристально глядя в окно, за которым чернела ночь.

– Да что с вами, Рогов? – забеспокоились офицеры.

– Знаете, господа, что-то вдруг сердце ни с того ни с сего, как будто, от тоски сжалось, – сказал он не своим голосом, каким-то глухим, тусклым. – Точно такое же чувство было, когда отчий дом покидал и в войска направлялся.

– Да бросьте вы тосковать, – попытались ободрить его офицеры. – Подсаживайтесь к нам. Один глоток водки – и вся тоска отступит.

Рогов сделал движение, будто хотел слезть со стола, но вдруг остановился.

– Нет, спасибо, – отказался он и всё продолжал глядеть в окно, словно чего-то ожидая.

Бахнуло совсем рядом с домом. На Павла посыпались осколки стекла. Кто-то в дальнем углу охнул. Послышалось падение тела.

– Унтер-офицера убило! – поднялся ропот.

Офицеры вскочили. Принялись отряхивать с себя стекла.

– Вот, черт, нигде уже покоя нет! – ругались они.

Рогов продолжал недвижно сидеть на столе.

– Господи, юнкер, что с вами? – вдруг заметил кто-то. Все посмотрели на Рогова.

Левая часть его головы темнела от крови. Он вскочил на ноги, зачем то стал стягивать с себя шинель. Его пытались уложить на стол. Но он сопротивлялся, вырывался, царапал рукой рану на голове. Его еле удержали. Вдруг он притих, оглядел всех каким-то тоскливым, беспомощным взглядом и спокойно сказал:

– Прощайте!

***

Павел направился к блиндажу капитана Мельникова. Когда осталось пройти несколько шагов, его вдруг закачало. Ноги стали ватными. Все вокруг завертелось, закружилось. Хотел позвать на помощь, но язык онемел. Сознание меркло….

Очнулся в берлоге обер-крота. Почувствовал резкий запах. Ему совали в нос склянку с нюхательной солью.

– Вот что, Кречен, – сказал Мельников серьёзно, – отправляйтесь-ка вы в Симферополь на недельку, да подлечитесь.

– Что вы, Александр Васильевич. Ерунда, – противился Павел.

– Извините, Кречен, но мне нужны здоровые помощники. А у вас рана на груди никак не заживает. Вон, поглядите, опять вся рубаха в крови. Заодно я вам дам два ответственных поручения. Походите по госпиталям, да соберите сапёров. Тут дело такое гнусное выходит: мы их отправляем туда с ранениями, они, вроде бы, поправляются, а их не торопятся отпускать обратно из госпиталей. Им, видите ли, мастеровые нужны. Сапёры – люди рукастые: и стену сложить, и крышу починить, и печь почистить… да мало ли что. А нам тут разве они не нужны? Заберите всех, скандальте, уговаривайте – что угодно делайте, но сапёров мне верни!

– Слушаюсь!

– И второе! Но, это поручение труднее первого будет. Вот вам требование, – он вручил Павлу конверт. – По нему надо деньги получить на довольствие батальона. Попробуйте. Получится, так получится, а не сможете…. Ну, что поделать, выкрутимся как-нибудь.

Симферополь

В Симферополь отправились вместе с Александром. Того командировали получить со склада тёплые вещи для пароходной команды и какие-то детали к паровым машинам. Детали выписали из Николаева ещё весной, и только сейчас они добрались в Крым. Для перевозки выделили целых две телеги и двух матросов кучерами. Александр в Симферополе должен был управиться всего за пару дней, и срочно выезжать обратно.

Тронулись в путь вместе с госпитальным обозом. Штук двадцать телег вереницей плелись по размытой дождями дороге. В кузовах на подстилках их соломы, а иной раз на голых досках лежали и сидели раненые. Навстречу шли возы с продовольствием, фуражом и снарядами. Дорогу размесило так, что казалось, едешь по болоту. Местами колеса проваливались в грязь чуть ли не по ступицы. Комья глины налипали на обода. Кучерам приходилось слазить и деревянными лопатками соскребать с колёс налипшую грязь. Лошади вязли, вставали и противились идти. Приходилось вдвоём, втроём понукать их. По краям дороги часто попадались падшие волы и лошади. Стояла тошнотворная вонь.

– Здорова, служивый, чего везёшь? – спрашивал иногда кучер у проезжающих мимо возниц.

– Сухари, – отвечал.

– Так что они у тебя не укрыты? Промокнут.

– Ай, они уже сгнили, – безнадёжно махал тот рукой.

– Так чего гнилье везёшь, лошадку мучаешь?

– Приказано.

– А у тебя, что, дядя?

– А вон, вижь, бонбы с Луганского завода.

– Поторопись! Бонбы страсть как нужны.

– Да уж, по таким дорогам поторопишься, пожалуй! Савраска надорвётся, вообще без бонб останетесь.

– Это чего у тебя в бочонках, порох?

– Водка!

– Обережно вези! Водка нужнее пороха! – шутил кучер. – Во, ма! – ругался он. – На бастионах над каждым зарядом трясутся, а он водку везёт!

Иногда начинал лить дождь, временами переходя в мокрый снег. Укрыться было