Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

Сзади из фургона торчали ноги в сапогах. Следом ещё фургон, за ним татарская крытая арба, которую тащил два верблюда. И в ней сидели солдаты. Потом катили телеги, где, укрытые мешковиной, лежали ранцы, ружья, сухарные мешки.

– Какого полка? – спросил Павел.

– Тобольского, вашбродие, – ответил фельдфебель.

– А где ваш командир?

– А, вон, сзади в коляске едет, вашбродие, – указал фельдфебель.

Крытая четырёхместная пролётка с четвёркой коней поравнялась с телегой, в которой ехал Павел. В пролётке уже теснились пять офицеров.

– В Севастополь? – спросил молодой, смуглый офицер с черными тонкими усами.

– В Севастополь, – кивнул Павел.

– Эдак вы промокните, пока доберётесь. Пересаживайтесь к нам, – предложил офицер.

– Так, вам самим тесно.

– Ничего, подвинемся. Полезайте.

Павел втиснулся на жёсткое сиденье меж двух лейтенантов.

– Майор Коржевский, – представился смуглый офицер. Затем представились все остальные.

– Вы из госпиталя, – спросил майор. – От вас лекарством пахнет.

– Подлечился немного, – согласился Павел.

– Расскажите нам, как там, на передовой? – попросили офицеры.

– С удовольствием.

Павел, как мог, подробно рассказал о войне. Офицеры задавали вопросы: как воюют англичане, какие у них пушки, как французы ходят в штыковую, и прочее. Павел терпеливо разъяснял.

– А мы из Придунайских княжеств только недавно вышли. Думали, отдохнём от ратных трудов, – посетовал Майор Коржевский. – Едва расположились на квартирах в Бессарабии, а тут – на тебе! И четырёх дней не прошло, как подняли по тревоги. Двинули в Крым. К Одессе подошли, остановились в местечке Гильдендорф. Хорошее чистое село. Колонисты немецкие живут. Люди приветливые, работящие. Они уж нас почивали колбасой, сыром отменным. Суп у них молочный расчудесный. Думали, что там и останемся Одессу защищать в случае нового нападения. Вы же слышали, как её англичане бомбили?

– Да, вести доходили.

– А тут нас опять в поход подняли. Да погнали без остановок. Мы всегда в пеших колоннах марши совершали, а в этот раз пригнали телег, фургонов. Диковинный какой-то поход получается.

Кучер остановил пролётку, чтобы покормить лошадей.

– Господа, кажется, дождь поутих. Не размять ли нам ноги? – предложил майор, и все дружно согласились, с удовольствием вылезая из тесного экипажа.

Дождь и вправду перестал. Иногда облака рвались, и в прорехах показывалось синее небо. Мимо, тряслись телеги с войсковым скарбом, а рядом, шагали солдаты в серых шинелях с красными воротниками, в черных касках с медными орлами. Попыхивали носогрейками. Один из солдат, веснушчатый рыжий паренёк звонким голосом тянул жалостливую рекрутскую песню:

Прощай девки, да прощай бабы,

Нам тепереча-та ах не до вас,

Во солдатушки-та ах везут нас,

На далёкой-та ах на Кавказ….

Певец вздохнул и побрёл дальше молча.

– Что ж ты замолк, Жихарев? – окликнул его сзади старый солдат.

– Так тоскливо от ентой на душе, – ответил песенник.

– Затяни какую-нибудь другую, коли эта вся изошла. Хорошо поешь, – говорил ему товарищ. – Аж за сердце берет. Так бы и полетел домой…. Ан чёрт французов принёс. Да затяни, ты, какую песню, Жихарев!

– Теперь твоя очередь, – откликнулся песенник. – Ты затягивай, а я помолчу.

Проехала немецкая крепкая фура, полная солдат, за ней татарская арба с высокими колёсами.

– Эй, Прохин, – крикнул солдат из фургона. – Спроси-ка у своего татарина, что это по-нашему: «салом налей-ка?»

– Чего ты гутаришь, Смирнов? – недовольно ответил солдат из арбы. – Не слыхать ничего. Скрипит наша коляска проклятая, аж зубы болят.

– Татарину своему скажи, – громче кричал из фургона Смирнов, – коль колеса смазать забыл – налей-ка сала! Я говорю, у татарина своего спроси, что это «салом налей-ка?»

– Да, ну тебя, – отмахнулся Прохин из арбы. – Вон, у Халитова пытай, как остановимся лошадей переменить. Халитов из казанских, знать должен.

Ехала фурштатская повозка с сеном. На краюшке, свесив ноги, сидел пожилой капрал. Рядом шёл высокий, немного сутулый солдат.

– А что, Коненко, – спросил у него капрал. – Небось, тебе не в первой по этой дороге хаживать?

– А як же, Терентий Савельич, – небрежно отвечал солдат. – Бывало, чумакуем за солью, аж, вон, через Перекоп.

– Чай тогда вольготнее было теперешнего?

– Бывала всячина, – махнул рукой Коненко. – Вот как я вам скажу: Ихали мы как-то по весне….

Следом топали солдаты налегке.

– Смотри, Гавриленко, – говорил весёлый солдат своему хмурому, уставшему товарищу, – как придём в Севастополь, так тут же посылай письмо к своей Глафире. Как только хранцуза расшибём, да повернёмся в родную Полтавщину, чтобы муки гречишной на галушки припасла. Слышишь?

– А-бы Господь помиловал, та винь нас не покалечило, – отвечал хмурый товарищ, – то и вареники будут. Знаш, яки гарны с вишней Глафира стряпает?

– А горилка будет? – не унимался весельчак.

– Ну, а як жежь! Ну ты подумай! Где це видано: галушки, та без горилки?

– Ну, тогда погуляем! Эх, ма!

– Поготь! Ещё до Севастополя не дотопали.

– Пора, господа, – сказал майор и полез в коляску.

Дорога тянулась по степи. Местами показывались бурые распаханные поля. Попадались татарские аулы. Низкие глинобитные сакли с соломенными крышами. Женщины робко выглядывали из-за плетёных оград. Старики, сидевшие на завалинках, безразлично глядели на проходящий мимо караван. Дети выбегали гурьбой на дорогу и звонко голосили что-то по-своему. Среди низеньких кособоких домиков, строгостью и богатым убранством выделялись мечети с островерхими минаретами.

Вскоре, словно отдалённый гром, донеслось уханье крепостных орудий. Все замолчали и стали прислушиваться.

– Севастополь? – настороженно спросил Майор.

– А что же ещё? – вопросом ответил Павел.

Солдатам было приказано освободить возы, разобрать амуницию и ружья. Полк длинной походной колонной растянулся по тракту. Полковой священник встал на возвышенность у дороги и читал молитву, осеняя крестным знамением проходивших солдат. Те снимали каски, крестились, били поклоны.

– Благослови и нас, батюшка, – попросил его майор, снимая фуражку.

– Помоги Господь отстоять правое, святое дело и одолеть врага, – пробасил батюшка.

– Нам повезло, господа, – сказал майор. – Многие наши товарищи легли в землю там, за Дунаем, в чужих краях. А нам суждено голову сложить в своём отечестве. И на том – радость.

– Идём вызволять бедного страдальца из-под напасти, напущенной заморской злобой и завистью, – поддержал его полковой доктор.

– Вы о Севастополе? – кивнул майор. – Уж мы на Дунае оружие своё испытали. И здесь не осрамим.

К полудню солнце, хоть немного стало согревать. Полковой обоз оставили внизу. Сам полк стал взбираться по крутой извилистой дороге на Микензеву гору.

– Воду не хлебай почём зря! – предупреждали унтер-офицеры.

К вечеру поднялись на плато. Дальше дорога шла через лес, а за лесом показался город, окутанный дымом. Холмы трещали и грохотали. Вспыхивали огненные всполохи.

В темноте полк, наконец, подошёл к Северному форту.

– Не по себе как-то, – признался майор. – Я хоть и повоевал на своём веку, но все равно, мрачно здесь.

– Привыкнете, – пытался приободрить его