Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

В обычном применении к человеку слово «наряд» фигурирует в стихотворении Есенина «Сиротка (Русская сказка)» (1914): «Злая мачеха у Маши // Отняла ее наряд , // Ходит Маша без наряда , // И ребята не глядят» (IV, 75).

В народной необрядовой песне «Ноне-нонеча я ведь вчерася…» с. Секирино Скопинского р-на «милый дружок» приказывал подруге: «Убирайся, моя дорогая, // Во весь праздничный снаряд », намереваясь с ней «разгуляться, тоску-горе разогнать». [1265]

Лексема «наряд» как нарядная или вообще одежда породила ряд дериватов, связанных с праздничным одеванием людей, их одетостью: это наряжаться, обрядитьс я, быть понарядней . Их также использует Есенин: мужик «Умывшись, в лапти наряжается » (IV, 72 – «Богатырский посвист», 1914); «Выйду за дорогу, выйду под откосы – // Сколько там нарядных мужиков и баб!» (IV, 224 – «Я иду долиной. На затылке кепи…», 1925). Противопоставление по «нарядности – ненарядности» применяет Есенин в повести «Яр» (1916): «“Какая ты сегодня нарядная …” // “А ты какой ненарядный ”, – рассмеялась она…» (V, 51).

Лексему с той же корневой морфемой применяет Есенин к церковному одеянию своей героини: «Хочет Маша понарядней // В церковь Божию ходить» (IV, 76 – «Сиротка (Русская сказка)», 1914). Из этнолингвистических материалов известно, что «в Рязанском крае в храм надевали одежду, называвшуюся посвятной ; в дни первопрестольных праздников обряжались в костюм, имевший названия годовой, годовойский, годовишный ». [1266]

В иносказательном плане Есениным употреблен одежный дериват «обрядилась», послуживший одним из лексических средств очеловечивания растения. Есенин уподобляет невзрачное деревенское растение красующейся собой девушке, заставляя стрекучую траву «обряжаться» сверкающей росой как блестящими бусами: «У плетня заросшая крапива // Обрядилась ярким перламутром» (IV, 66 – «С добрым утром!», 1914). В с. Константиново бытует до сих пор обозначение одежды «убóра», производное от «убираться» и созвучное словам «обряжаться, обрядиться». Старожилы сообщают: «У меня – вот я ещё в девках была – у меня ещё эта убóра , до сих пор эта убóра »; на свадьбе «сундук-то везли: там чего – её убóра »; на второй день свадьбы «и во врача рядются, и пастухом, и цыганами, и матросами. Ну, какая у кого есть убóра ». [1267] Сам термин «убираться» также звучит в речи местных уроженок – в данном случае в сообщении о ряжении: «А когда и оденешьси ! Девки, давайтя сегодня уберёмси! Убираемси , кто во что горазд, и идём там, мало ли, снег – валяемси!» [1268]

Новый наряд в крестьянском понимании стал именоваться «обновой». Есенинская героиня, обитающая в двух природных локусах – березовой роще близ ржаного поля и речной воде, выбирает подходящий ей лесной материал для изготовления новой одежды: «Шьет русалка из листьев обновы » (IV, 99 – «Я одену тебя побирушкой», 1915).

Умение одеваться как жизненный принцип культурного человека

С юношеских лет Есенин интересовался принятыми в культурном обществе этикетными нормами и рекомендациями касательно одежды. Известно, что в частном собрании (г. Москва) хранится с владельческой надписью Есенина экземпляр книги Мильфорда Прентиса «К жизни… Книга о Красоте и Радости» [1269] (Пер. с англ. под ред. проф. – корр. Н. Д. Беляева, 2-е изд., 1913). [1270] В монографии английского автора имеется глава «О культе одежды», указанная в оглавлении, которая могла привлечь внимание Есенина.

Умение одеваться Есенин рассматривал не только как насущную потребность, но и как проявление творчества, существовавшего уже на ранней стадии развития цивилизации. В статье «Быт и искусство» (1920) он констатировал: «…подойдем к самому несложному и поверхностному искусству, искусству одежды человека …» (V, 215) и дважды повторил этот термин – « искусство одежды » (V, 216). Далее автор приводил пример одежды из далекого прошлого как достоверное свидетельство скифской истории VII в. до н. э – III в. н. э.: «Описывая скифов, Геродот прежде всего говорит о их обычаях и одежде . Скифы носят на шеях гривны, на руках браслеты, на голову надевают шлем , накрываются сшитыми из конских копыт плащами , которые служат им панцирями. Нижняя одежда состоит из шаровар и коротких саков . Всматриваясь в это коротенькое описание, вы сразу представляете себе всю причинность обряда, и перед вами невольно встает это буйное, и статное, и воинственное племя. Вы уже сразу чувствуете, что гривна ему нужна для того, чтоб защитить от меча врага шею, шлемом они защищают череп, браслетом – кисть руки, плащ же охраняет его бока и спину» (V, 215).

Интересно, что вычитанная в «Истории греко-персидских войн» Геродота одежда не являлась неведомой и экзотичной, но была с детства знакома и близка Есенину. Ведь даже до конца II тысячелетия дожило наименование «сак», сохраненное в родственном названии «полусак» в родном с. Константиново и соседней деревне Волхона: «…ну, матушки их тогда звали, матушки. Они даже этим делом – вот наша мама отдавала им пинжак шить – не пинжак, а такой полус а к называется». [1271] Вопрос о «саке» сложный.

Конкретная разновидность одежды, ее покрой диктуют определенные способы ношения и этикетные жесты. Современник Есенина, его друг и имажинист М. Д. Ройзман подметил, как в результате путешествия по Европе и США, где поэт обзавелся модными костюмами, «у него появилась новая манера: класть руки в карманы пиджака». [1272]

На примере фигуры Есенина вообще интересно проследить, как меняется тип личности в разные периоды жизни, что отражается на одежде человека. Итак, именно через смену различных типов одежды легко можно проследить разные жизненные этапы.

Так, в Петербурге впервые появляется Есенин в 1915 году – «кудрявый мальчик, с изумленными глазами, в нагольном тулупе и дедовских валенках ». [1273] Однако при ближайшем рассмотрении народный костюм оказался стилизованным: «…показывался литературному Питеру, как оживленный рисуночек Елизаветы Меркурьевны Бем: светленькие кудри, шелковая голубая рубашечка, лаковые сапожки и растерянная, счастливая улыбка именинника на лице херувима». [1274]

В Москве в 1920–1921 гг. Есенин, уже бывший к тому времени признанным поэтом, имажинистом, приобрел соответственный лоск в одежде и внешний признак богатства и социальной состоятельности, хотя в описании современника чувствуется легкая ирония при упоминании головного убора из поддельного меха: «Меховая шуба и ставшая знаменитой “бобровая” шапка делали его похожим на купчика». [1275]

Из-за границы Есенин возвращается в новом «одежном» облике, центральное место в котором занимают разных фасонов пиджаки.

Стремление одеваться со вкусом, гордо носить имеющуюся одежду не было исключительно личным делом Есенина, его характерной особенностью. Поэт с детства знал, как трепетно подходят крестьяне к манере одеваться, выработанной веками и строго узаконенной, глубоко нормативной, хотя и незафиксированной в официальных документах. На Рязанщине до сих пор говорят об умении одеваться: «Платье одно, да ребром стоит». [1276]

История одной детали одежды в разные периоды жизни Есенина

Имеется прекрасная возможность проследить историю одного предмета одежды на примере красного шарфа великой американской танцовщицы Айседоры Дункан – второй супруги Есенина. Она танцевала с этим шарфом как с партнером танец «Апаш» [1277] и подарила его Есенину. [1278] Работая на публику, Айседора Дункан при помощи яркой и выразительной детали одежды умела привлечь внимание зрителей и создать неизгладимый образ условного существа – «живого» человека.

Дальнейшая судьба шарфа развивалась по спирали. Во время супружества с Дункан ее шарф Есенин не особенно ценил – во всяком случае, при людях. Известно есенинское шутливое наименование «Дунькиным платком» красного шарфа А. Дункан. Этот важный предмет гардероба и танцевальный атрибут запечатлен на рисунке С. М. Городецкого и в его воспоминаниях: «Припоминаю еще одно посещение Айседорой Есенина при мне, когда он был болен. Она приехала в платке, встревоженная, со сверточком еды и апельсином, обмотала Есенина красным своим платком. Я его так зарисовал, он называл этот рисунок – “В Дунькином платке”» [1279] (8 января 1920 г.; подробнее см. в главе 1). И если в художественных произведениях термин «платок» Есенин употреблял в прямом смысле, то в личной жизни поэт использовал его в окказиональном плане (почти иносказательно, в переносном значении), придумав уникальное применение этому словечку.

После разрыва с А. Дункан Есенин продолжил линию великой танцовщицы – вдохновлять с помощью одежды на созидание, творчество, светлые духовные порывы. Младшая сестра Александра Есенина вспоминала о том, какую роль в ее жизни сыграл шарф А. Дункан, умело примененный братом: «Из нашей комнаты в ее <соседки-врача> вела дверь, завешенная огромным шелковым шарфом. С этим шарфом когда-то танцевала Дункан. // Как-то раз, придя из школы, я увидела, что к шарфу, висевшему на двери, приколоты все мои рисунки и длинный лист бумаги с надписью синим карандашом: “Выставка А. Есениной”, а ниже, на другом листе, красным карандашом извещалось: “Все продано”». [1280]