Русская классика, или Бытие России - Владимир Карлович Кантор

журнала «Русский вестник», с которым он сотрудничал. А Катков писал по сути дела об идеологе преступления – о Михаиле Бакунине. Он писал: «Скипетр русской революционной партии перешел в руки к другой знаменитости, к тому Бакунину, который в 1849 году бунтовал на дрезденских улицах, попал за то в австрийские казематы, был потом выдан нашему правительству, сидел в крепости, писал оттуда умилительные и полные раскаяния письма, был помилован и выслан на житье в Сибирь, где ему была дарована полная свобода, служил там по откупам, женился там на молоденькой польке из ссыльного семейства, сошелся со многими из соплеменников своей жены и, когда разыгралось польское дело, бежал из Сибири; в 1863 году вместе с несколькими сорванцами польской эмиграции предпринимал морскую экспедицию против России, но предпочел высадиться на шведском берегу. Вот он, этот вождь русской революционной партии, организатор заговора, покрывшего теперь своей сетью всю Россию. <…> Фигура интересная. Тень ее ложится на всю колоссальную Россию!»[651] Итак, вождь наступавшей на Россию демонической, или (как писал Достоевский, бесовской) смуты опробовал себя первый раз именно в Дрездене. То есть на той земле, где находился в тот момент Достоевский.

И, может, не покажется уже случайным, что в ХХ веке Пауль Тиллих написал здесь свой текст «Das Dämonische. Ein Beitrag zur Sinndeutung der Geschichte» (1926). И что именно он считается современными американскими исследователями (скажем, Ролло Мэем) мыслителем, которому принадлежит основная заслуга в пробуждении нашего внимания к демоническому. Будучи убежденным рационалистом, Тиллих, тем не менее, как философ понимал, что если существует «рациональное», то по закону диалектики существует и его антиномия – «иррациональное», с которым он боролся. Он писал, что демоническое по сути своей амбивалентно, что в гуманистические моменты в нем сильна созидающая, творческая струя, но в эпохи повышенного социально-религиозного брожения: «…демоническое так сближается с сатанинским, что вся его творческая потенция исчезает»[652].

Слова Тиллиха переносят нас почти на сто лет назад к русскому выученику немецких философов – М.А. Бакунину, дружившему с левым гегельянцем Арнольдом Руге, который издавал в Лейпциге «Немецкий ежегодник по науке и культуре». Живя в 1842 г. в Дрездене, Бакунин опубликовал у Руге под псевдонимом Жюль Элизар (Jules Elysard) статью «Реакция в Германии», где был сформулирован неожиданный для европейской культуры принцип: «Дайте же нам довериться вечному духу, который только потому разрушает и уничтожает, что он есть неисчерпаемый и вечно созидающий источник всякой жизни. Страсть к разрушению есть вместе с тем творческая страсть!»[653] Итак, все отрицающий и разрушающий дух, т. е. Дьявол, Сатана, объявлен учителем новых творцов. Для Тиллиха, напротив, сатана разрушает творческую потенцию. Немецкий мыслитель, конечно, учитывал опыт ХХ века. Но впервые на европейском языке (у Бакунина) разрушение получило теоретическое обоснование, причем высказанное публично, более того, разрушение именовалось творчеством. Обычно разрушителями в мировой истории выступали те, кого не без основания называли варварами, т. е. людьми, соприкоснувшимися с цивилизацией, но относящимися к ней грабительски и потребительски, не воспринимающими ее духовные ценности. Ранее почти никогда среди таковых нельзя было представить образованного человека. А Бакунин был человек образованный, воспитанный на немецкой классической философии, с красотой не боролся, просто эту красоту, красоту духовную не воспринимал, не хотел воспринимать. В романе «Бесы» Ставрогин, центральный герой романа, прототипом которого часто называют Бакунина, задает вопрос священнику Тихону: «А можно ли верить в дьявола, не веря в Бога?».

В этом контексте не забудем, что Бакунин волею судеб оказался руководителем майского восстания 1849 г. в Дрездене, где проявил себя тоже незабываемым образом. По воспоминаниям его друга Герцена, Бакунин как бывший артиллерийский офицер учил военному делу поднявших оружие профессоров, музыкантов и фармацевтов, советуя им при этом «Мадонну» Рафаэля и картины Мурильо «поставить на городские стены и ими защищаться от пруссаков, которые zu klassisch gebildet, чтобы осмелиться стрелять по Рафаэлю»[654]. Итак, Мадонна должна была послужить прикрытием демонического насилия. В своей «Исповеди», обращенной к русскому императору Николаю Первому[655], Бакунин, оправдываясь, рассказывал: «Я пожаров не приказывал, но не позволял также, чтобы под предлогом угашения пожаров предали город войскам; когда же стало явно, что в Дрездене уже более держаться нельзя, я предложил Провизорному правительству взорвать себя вместе с ратушею на воздух, на это у меня было пороху довольно, но они не захотели»[656]. Удивительное простодушие преступника! Или беса?

3. Дрезден как магический кристалл

Именно в Дрездене реализовал этот недоучившийся студент свою формулу разрушения. Почему? И опять мы невольно должны отметить некоторые почти мистические сближения. Надо сказать, что в Дрездене написана опера К.М. фон Вебера «Вольный стрелок – Der Freischütz» (1818–1821)», где столкновение адских сил («черный охотник») и сил добра («отшельник») дано ясно и откровенно, а место действия – в горах между Богемией и саксонской Швейцарией – недалеко от Дрездена. А живший здесь Э.Т.А. Гофман в любимейшей им самим новелле-сказке «Золотой горшок» (Der goldne Topf, 1819) обозначил Дрезден как некое магическое место, где встречаются силы мистические и земные, и как всегда многое угадал. Эта сказка «из нового времени» начинается так: «В день Вознесения, часов около трех пополудни, через Черные ворота в Дрездене стремительно шел молодой человек и как раз попал в корзину с яблоками и пирожками, которыми торговала старая, безобразная женщина…»

Гофман очень чувствовал магическое и демоническое начала жизни. Хорошо понимавший в таких вещах Тиллих писал: «Поздний романтизм открыл новое измерение тревоги вины и ее упразднения. В человеческой глубине он засвидетельствовал разрушительные устремления. Второй период романтического движения (в философии и в поэзии) покончил с идеями гармонии, занимавшими центральное место, начиная с Возрождения вплоть до классицизма и раннего романтизма. В эту эпоху, представителями которой в философии были Шеллинг и Шопенгауэр, а в литературе – Э.Т.А. Гофман, родился своего рода демонический реализм»[657].

Как пишут специалисты, в этой гофмановской новелле весьма точно изображена топография Дрездена. Однако меня интересует не только топография, но и то, что действие сказки начинается в праздник Вознесения. Как известно, праздник Вознесения – последний выбор между земным и небесным. После Своего Воскресения через сорок дней повел Христос учеников на гору Елеонскую, где ученики решили, что отсюда Он объявит свое мессианское царство на земле. Но Христос укорил их, что они так и не стали детьми «царства Христова», а царство Его на небе. После чего вознесся на небо, дав ученикам последнее благословение и обещав прислать им Духа Святого. Праздник этот бывает на 40-й день после Пасхи, то есть праздник переходной, и все же чаще всего приходящийся на апрель-май. Именно