Протопоп Аввакум и начало Раскола - Пьер Паскаль

Из Москвы ему прислали одобрительные письма; многие в письмах стыдили Федора за его ошибки. Был один праведный слепец, который явно учил о том, что Дух Святой не мог сойти с Небес Существом, и который цитировал в подтверждение своего мнения текст Максима Грека[1697].

II

Первые проповеди

Книга, о которой пойдет речь, это «Книга бесед» в ее первоначальной форме: это беседы об Аврааме и Мелхиседеке, о посте и другие. В них Аввакум говорил обо всех спорных вопросах и, конечно, также о внешней мудрости, «о старолюбцах и новолюбцах»[1698].

Споры с Федором открыли перед Аввакумом новую область: область чисто богословских вопросов. Но теперь недостаточно было отвечать на практические вопросы, поставленные верными; а что касается простой и непосредственной полемики, то строго-необходимое было уже сделано. Вопрос отныне ставился иначе: надо было заняться обобщениями и взглянуть на вещи с несколько большей высоты. Однако Аввакум не был таким человеком, чтобы составлять теоретические трактаты, построенные на строгой логике, холодные, абстрактные и строго-объективные. Он говорил, что не является богословом, а говорит лишь то, что ему прямо при ходит на ум. Однако на протяжении всех этих лет преследования, когда регулярная и оживленная переписка была затруднена, он отдавался громадной богословской работе, имея в виду свободно и без принуждения высказать свою религиозную мысль. Для этого он применял самые разнообразные литературные формы: беседы, комментарии к Священному Писанию, личные воспоминания.

Но он никогда не был рабом формы: среди описания событий своей жизни он вставляет богословский экскурс; в работе о Сотворении мира он обличает астрологов своего времени; говоря о Мелхиседеке, он вдруг набрасывается на митрополита Илариона; объясняя Священное Писание, он вставляет эпизод из своего детства или описывает чудо в своей личной жизни. От высокого стиля он, без стеснения, переходит на просторечие и от сравнения из области деревенской жизни обращается к св. апостолу Павлу. Он никогда не остается в области чистого рассуждения, и он всегда непосредственно обращается к своему слушателю или, реже, к читателю; он всегда имеет в виду кого-то: будь то верные, которых надо поучать, будь то противник, которого необходимо обличить. По-видимому, так же лилась и его проповедь. Отправляясь от какого-нибудь текста, он, в той или иной связи с ним, проявлял в своих отступлениях и громадную находчивость, и находил нужные образы и яркие разговорные выражения, обнаруживая при этом и глубокое знание жизни, и отнюдь при том не забывая своего пастырского авторитета. Таким он был и среди друзей в Юрьевце, и в Казанском соборе, таким, несмотря на свою страстность и горячность, он оставался и в случае с Федором. Он, вообще говоря, удивительно умел находить для всего нужное место. Достается же от него больше всего никонианам и плохим христианам.

На протяжении 1672–1674 годов им написаны четыре беседы, сочинение «Списание и собрание о Божестве и о твари», а также Житие[1699].

«Беседа об Аврааме» отправляется от краткого толкования отрывка из Послания к Галатам (Гал. 4: 22–23), где говорится о двух сыновьях Авраама, одном, родившемся от служанки, и другом – от свободной. Аввакум очень просто рассказывает повесть о патриархе по Библии и Хронографу, не без того, чтобы не поскорбеть попутно о Лоте и Содоме. Говоря о встрече Авраама с Мелхиседеком, он не упускает случая указать, что этот ветхозаветный проповедник символизирует Христа – Предвечного Царя и Священника. Христос, говорит Аввакум, соделал нас сынами света и наследниками Царства Небесного. Чего же лучше? Мы верующие во Христа, сыны Божии, никониане же дети диаволовы, они Христа не любят.

Далее чувствуется, что рассказ о Мелхиседеке только предлог:

«Прямой был священник, не искал ренских, и романеи, и водок, и вин процеженых, и пива с кардомоном, и медов, малиновых и вишневых, и белых всяких крепких. Друг мой, Иларион архиепископ Рязанской! Видиши ми, как Мелхиседек жил? На вороных и в каретах не тешился ездя! Да еще был царские породы. А ты кто? Воспомяни-тко, Яковлевич, попенок!»[1700]

И после красочной отповеди своему бывшему другу, некогда столь добродетельному, он добавляет: «На Павла-та митрополита что глядишь?» Вслед за чем идет должное воздаяние по делам и последнему: «Тот не живал духовно, блинами все торговал да оладьями. Да как учинился попенком, так по боярским дворам научился блюды лизать». Но главным преследователем ему представлялся Иларион. «Сколько християн, – обращается он к нему, – прижег и пригубил злым царю наговором, еще же и учением твоим льстивым и пагубным многих неискусных во ад сведе? (…) Да воздаст ти Господь по делом твоим в день страшнаго суда! (…) Сердиты были и жиды-те, якоже и вы (…) Мне сие гораздо любо: руская освятилася земля кровию мученическою. Не ленитеся, бедные, подвизайтеся гораздо, яко Махмет, поклоняйте мечем непокоряющихся в веру свою, да и по смерти своей, яко Ирод древле, прикажите владык и старейшин галилейских на память кончины своея побить»[1701].

Это был отход от основной мысли, и, как бы извиняясь, он возвращается к Аврааму и к видению Авраама у дуба Мамврийского. «Видали ли вы, братия, на иконах пишется, – под дубом за столом три ангела сидят в равенстве святых образов?» Далее он излагает свою веру, примерно в духе Афанасиевского Символа. И тут как раз он расходится с Федором. Правда, он пишет только: «Есть обретаются некоторыя гады, из чрева своего гадят по человекообразию быти Бога», далее следует соответствующая аргументация. Тут же он отвергает другие нечестивые ереси «этих гадов»: о сошествии Христа во ад, о богочеловеческой природе Христа, о его непорочном зачатии[1702].

«Пакы приимем повесть о Аврааме вышереченную». Далее следует сделанный в эпическом тоне подробный пересказ жертвоприношения Авраама, потом идет апокриф, заимствованный из Палеи, и, наконец, следующие размышления: «Дивен отец, дивен сын! (…) О, вера! (…) О, терпение упованием будущих благ! (…) Бог (…) не положил выше меры искуситися им»[1703]. Сколь поучительное и нужное наставление во времена гонений!

«Молю убо аз, юзник, вас всех, страждующих о Христе: претерпим мало зде от никониян, да Бога вечно возвеселим (…) Ныне нам от никониян огнь и дрова, земля и топор, и нож и виселица: тамо ангельския песни и славословие, хвала и радость, и честь и вечное возрадование Яра ныне зима, но тамо сладок рай. Болезнено терпение, но блаженно восприятие. Да не смущается сердце ваше и устрашается (…) Претерпевый до конца, той спасен будет. Всяк верный не развешивай ушей тех и не задумывайся; гряди с воздержанием во огнь и с радостию. Господи ради постражи, яко добрый воин Исус Христов правости ради древних книг святых! (…) они нас и мучат и губят, а сами дрожат (…) праведник не имать попечения ни о чем, только о Христе»[1704].

И далее все более и более умножаются поощрения праведникам, чередуясь с угрозами преследователям; пока, наконец, во внезапно введенном толковании Послания к Галатам он пишет:

«Аще и не пришел он еще последней чорт, но скоро уже будет. Все уготовали предотечи его, и печатью людей бедных слепых перепечатали, тремя персты и развращенною малакией. Вы же, братия, (…) стойте крепко за святую церковь и отеческое предание умирайте, не давайте грабить ворам матери своея»[1705].

Он рассказывает, что он однажды видел антихриста, «нагова человека, плоть-та у него вся смрад, (…) из ноздрей и из ушей пламя смрадное исходит; за ним царь наш последует и власти со множеством народа». Протопоп пригрозил ему своим пастырским посохом. «Он же мне отвещал: “Чего ты, протопоп, на меня кричишь? Я нехотящих не могу обладать, но волею последующих ми, сих во области держу”». Вслед за этим Аввакум плюнул на него и проснулся. Кончает он тем, что пишет: «Знаю я по Писанию о Христе, и без показания (видения), скоро ему быть. А выблядков тех ево уже много, бешаных собак. Нас же да избавит от них Христос, Сын Божий!»[1706]

Так, в свободной литературной манере с необыкновенной живостью, тактичностью и с использованием различнейших интонаций Аввакум рассматривает самые актуальные темы, уделяя каждой соответствующее ее значению внимание. На первом плане у него стоит поощрение к мученичеству, затем нравственные и догматические побуждения для критики никониан, наконец, идут богословские рассуждения.

Беседа «О днях поста и мясоястия» представляет собой собрание правил древнего благочестия: обязательно поститься по средам и пятницам, но никоим образом не в воскресенье, раздавать в виде милостыни сделанные таким образом сбережения, в субботу по первому зову колокола спешить ко всенощной, как св. апостолы Иоанн и Петр спешили ко гробу; после обеда упражняться в чтении Ветхого и Нового Завета и до понедельника пребывать в молитве; если возможно, ходить в церковь и в другие дни, если же нет, то читать «правило» перед иконами дома и никоим образом не пропускать молитвы, ибо «тужит душа, лишаема молитвы». Христианские праздники сравниваются с еврейскими, далее говорится о нисхождении Христа во ад, о его воскресении и вознесении и сидении во славе одесную Бога Отца «в дву естествах, Божества и человечества»; равно и о Страшном суде, когда Господь отделит овец от козлищ. Тут Аввакуму опять приходят в голову никониане. «Что-то вам пособит друг-от ваш, антихрист?» – спрашивает их Аввакум[1707].