Завет воды - Вергезе Абрахам

Домой Мариамма возвращается немножко другим человеком. Разговор с Большой Аммачи, понимающей ее страхи, принес утешение и странную тишину в ее разум, и чувство это остается в ней надолго. Может, Бог только что разговаривал с ней через бабушку? Мариамма не чувствует потребности обсуждать дальше эту тему ни с Большой Аммачи, ни с отцом. Она будет молиться, да, но больше всего постарается сохранить это ощущение внутренней тишины. Говорил ли с ней Бог или только собирается поговорить, неважно, в душе настал мир.

Больничный фонд, созданный после Марамонской конвенции, несет в себе надежды и ожидания тысяч людей, присутствовавших на незабываемой проповеди Рори Мак-Гилликатти (и Мастера Прогресса). За этим событием, ныне именуемым не иначе как Откровение Больницы, последовало еще более грандиозное чудо: щедрое пожертвование в виде 150 акров земли в Парамбиле, в сердце бывшего Траванкора. Трудно найти причины для строительства больницы в каком-нибудь ином месте.

Годом позже, когда Мариамме приходит время отправляться в Альюва-колледж, она уверена: ее цель — медицинская школа. Когда девушка сообщает о своем решении семье, радость бабушки невозможно скрыть. А отец счастлив как никогда в жизни.

— Моя мать хотела, чтобы я стал врачом, — признается он. — Но я не создан для этого. Это была твоя судьба.

Большая Аммачи отводит Мариамму в сторонку и вручает ей золотое ожерелье и крестик.

— Много лет назад, когда умер ДжоДжо, сердце мое было разбито. В горе я молила Господа, я сказала: «Прошу Тебя, исцели нас или пошли того, кто сможет исцелить». Муули, я скажу тебе то, чего никогда не говорила раньше, что пропускала всякий раз, когда ты просила рассказать тебе историю про день, когда ты родилась, и про возжигание велакку. Правда в том, что я молилась Богу, чтобы Он направил тебя к медицине. Но я не хотела, чтобы над тобой довлели мои ожидания. И я рада, что путь сам открылся тебе. Ты знаешь, что я молюсь о тебе каждый вечер и всегда буду молиться. Я слишком стара, чтобы поехать вместе с тобой, да и не могу оставить Малютку Мол, но твоя Большая Аммачи будет с тобой на каждой ступени твоего пути. И даже когда меня не станет, у тебя останется мое имя. Никогда не забывай: Я пребуду с тобой во все дни.

глава 62

Сегодня ночью

Как-то ночью, вскоре после отъезда Мариаммы, Малютка Мол просыпается от тяжелого сна и резко садится, цепляясь пухлыми пальцами за оконную решетку. Увидев испуганное лицо дочери, льющийся градом пот и рот, судорожно хватающий воздух, Большая Аммачи поднимает тревогу, уверенная, что ее драгоценное дитя умирает. Сразу же прибегают Филипос и Анна-чедети. Вены на лбу и шее Малютки Мол вздулись, как канаты, а на губах пузырится пена, когда она пытается откашляться. Но ужаснее всего для матери видеть страх на лице ее бесстрашной дочери. Судорожно втягивая ночной воздух, Малютка Мол постепенно приходит в себя. Она засыпает в кресле у окна, обложенная подушками.

С утра они полтора часа едут на машине в государственную больницу. Если бы новая больница уже была построена! Женщина-врач делает Малютке Мол укол, чтобы удалить жидкость из распухших ног, прописывает ежедневно принимать мочегонные и дигиталис[225]. Она говорит, что из-за задержки в росте и искривленного позвоночника у Малютки Мол сжались легкие, со временем это вызвало нагрузку на сердце, и вот теперь за ним скопилась жидкость.

После визита к врачу Малютка Мол часто мочится и ночью спокойно отдыхает. Но Большая Аммачи лежит без сна, следя за дыханием своей маленькой девочки. Домашние спят, поэтому она беседует с тем, кто дежурит вместе с ней.

— Мы никогда не голодали, Господь, никогда ни в чем не нуждались. Я не принимаю свою благословенную жизнь как должное. Но ведь вечно что-нибудь да случается, а, Господь? Каждый год приносит новые тревоги. Я не жалуюсь! Просто я мечтала, что придет время, когда мне больше не о чем будет беспокоиться. — Она грустно смеется. — Да, я знаю, что глупо рассчитывать на это. Такова жизнь, верно? Какой Ты ее и задумал. Если исчезли все проблемы, это значит, я оказалась в раю, а не в Парамбиле. Пожалуй, я выбираю Парамбиль. Будущая больница — это Твоя заслуга, не думай, что я не благодарна. Но все же, Господь, время от времени мне не помешало бы немножко покоя. Кусочек рая на земле — вот все, о чем я толкую.

Малютка Мол выздоравливает, но без Мариаммы в Парамбиле все опять идет наперекосяк — точно так же, как когда Филипос уехал в Мадрас. Как будто солнце встает не с той стороны дома и ручей потек вспять. Повсюду мелочи, напоминающие о внучке: невероятно тонкой работы вышитый портрет ее кумира, Грегора Менделя; рисунки человеческого тела, скопированные из материнского учебника анатомии. Филипос скучает даже по вибрации пола, которую ни с чем не спутаешь, — он всегда чувствовал ее ранним утром, когда дочь пробиралась под окном, убегая купаться в канале, хотя он всегда ужасно волновался. Она-то думала, что отец не знает. Большая Аммачи видит, как сын потихоньку читает вслух по вечерам, хотя некому больше его слушать.

Поди удивляет родителей, согласившись выйти замуж, как будто с отъездом Мариаммы и она готова покинуть Парамбиль. Джозеф, жених, из той же касты, работает на складе. Сначала с ним познакомился Джоппан, и ему понравилась уверенность парня, честолюбие, напомнившие самого Джоппана в юности. Джозеф намерен перебраться на Залив[226] и уже получил через посредника драгоценный «Сертификат об отсутствии возражений» — СОВ[227]. С жалованья за первый год все расходы окупятся. Письмо отца еще не успело дойти до Мариаммы в Альюва-колледж, а свадьба уже отгремела. Обиженный ответ дочери, почему ее не пригласили, напоминает Филипосу о его собственных юношеских переживаниях по поводу свадьбы Джоппана.

Ныне, стоя у канала, Большая Аммачи видит будущее. На другом берегу на месте деревьев и кустов выстроены временные навесы для штабелей кирпичей, бамбука и куч песка. Канал расширяют, чтобы могли проходить большие баржи. Дамо что-то задерживается. Что он подумает обо всей этой суматохе? Она ждет Дамо, но просто потому что соскучилась, ей так много нужно ему рассказать.

В конце февраля, вечером четверга, погода стоит идеальная, мягкий ветерок колышет белье на веревке. Большая Аммачи сидит с Малюткой Мол на ее лавочке, вместе с дочерью созерцая неизменный вид их родного муттама.

— Попьешь горячий чай-джира, примешь лекарство и ночью будешь хорошо спать.

— Да, Аммачи. А я буду храпеть?

— Как водяной буйвол!

Малютка Мол весело гогочет.

— Но мне нравится твой храп, муули. Это значит, что моя девочка крепко спит и в мире все в порядке.

— В мире все в порядке, Аммачи, — повторяет Малютка Мол.

— Да, сокровище мое. У тебя ведь нет дурных предчувствий?

— Нет дурных предчувствий, Аммачи.

Что такое дурное предчувствие, как не страх перед тем, что готовит будущее? Малютка Мол живет полностью в настоящем, ей не о чем тревожиться. В отличие от дочери, Большая Аммачи, которой уже семьдесят девять, все больше погружается в прошлое, переживая воспоминания о годах, проведенных в этом доме. Ее жизнь до Парамбиля, мимолетное детство, похожа на сон, рассыпающийся при свете дня; она цепляется за края, но середина растворяется.

Этот час в сумерках перед сном — ее любимое время. Малютка Мол тихонько сидит рядом, а Большая Аммачи развязывает ленточки, расплетает и расчесывает редеющие волосы. Дочь болтает одной ногой. Ее ступни очаровательной старой куклы распухли, отечные от жидкости, лодыжки потемнели, кожа на них тонкая и блестящая.

— Я люблю свадьбы! — говорит Малютка Мол.