Завет воды - Вергезе Абрахам

— Не тревожьтесь. Я сделаю все, что в моих силах. Будет страсть. Вся, что возможна.

Видя облегчение на лице Мак-Гилликатти, Мастер чувствует, что поступил по-христиански. Его преподобие одобрительно хлопает переводчика по спине, а потом наливает из своей стальной фляжки в крышечку и предлагает Мастеру. Мастер делает глоток и уже по-новому смотрит на заморского гостя, тот делает знак, предлагая допить до дна. Затем Рори опрокидывает свою порцию, шумно втянув воздух между зубами. Огненное что-бы-оно-ни-было заливает светом грудь Мастера. Страсть внутри нарастает. По правде говоря, он немного с похмелья и фляжка преподобного — поистине божественное вмешательство. Они опрокинули еще по крышечке. Мастер Прогресса чувствует себя гораздо лучше, чем просто хорошо. На самом деле он никогда не чувствовал себя лучше. Все его прежние тревоги улетучились. Он расправляет плечи. И говорит себе: Если Мак-Гилликатти провалится, то уж точно не из-за плохого переводчика.

Толпа гудит в предвкушении: белый священник из дальних стран всегда вызывает интерес, даже если он не Билли Грэм. Мы рабы, даже став свободными, думает Мастер Прогресса. Слову белого человека мы верим больше, чем речам наших собственных священников.

Объявляют Мак-Гилликатти, и они выходят на сцену вдвоем. Наступает гробовая тишина.

Преподобный начинает с длинной замысловатой шутки. Дойдя до сути, он выкрикивает ее, вытягивая одну руку к небу и выжидательно глядя на толпу. Несколько тысяч спокойных невозмутимых лиц смотрят на священника. Краснота растекается над его воротником. Он с молящими глазами поворачивается к переводчику.

Мастер Прогресса приглаживает ладонью умащенные волосы. Пристальным и уверенным, даже отчасти презрительным взглядом он окидывает толпу. Выдерживает довольно долгую паузу. А потом обращается к людям, как к своим близким:

— Мои многострадальные друзья. Вы хотите знать, что произошло? Его Высокопреподобие Сахиб Учитель Рори Катти только что пошутил. По правде говоря, я был так удивлен, что не могу передать вам подробности шутки. Кто же ожидает шуток на Марамонской конвенции? Могу лишь сказать, что там фигурировали собака, старуха, епископ и дамская сумочка…

С женской стороны доносятся смешки, звонкие восклицания. Наступает потрясенная тишина, а потом смеются дети. И вот уже в ответ на дерзость Мастера Прогресса катится волна смеха.

— Шутка не такая смешная, как думает Преподобный. Кроме того, разве старухи в Керале носят дамские сумочки? В лучшем случае несколько монет, завернутых в платочек, да? Но прошу, давайте не будем разочаровывать гостя, прибывшего из далекого далека. Блаженны те, кто смеется шуткам гостя. Разве не так сказано в Заповедях Блаженства? Аах. Итак, когда я досчитаю до трех, прошу, все смеются, — и я отдельно обращаюсь к вам, буйные дети, сидящие впереди, вы мастера прикидываться святыми ангелочками перед своими родителями, так вот вам богоданная возможность. Можете шуметь, с Божьего благословения. Раз, два… три!

Мак-Гилликатти чуть не упал. Старушка, епископ и сумочка срабатывали повсюду, от Мак-Аллена до Мерфрисборо[215], — и здесь, в Марамоне, тоже. И гораздо лучше на малаялам, чем по-английски!

Священник посерьезнел и вскидывает руку, прося тишины. Мастер Прогресса, его тень, повторяет движение.

Склонив голову и продолжая воздевать руку, Мак-Гилликатти продолжает:

— Братья и сестры, я стою перед вами как грешник…

Мастер Прогресса переводит:

— Шутки кончились, слава Богу. Он говорит, что стоит перед вами как грешник.

Одобрительный ропот катится по рядам.

— Я стою перед вами как прелюбодей… Развратник.

— Я стою перед вами… — Мастер Прогресса запинается. В животе у него ровно как тогда в Мадрасе, когда он подхватил дизентерию. Если он будет переводить слова Мак-Гилликатти от первого лица, все подумают, будто это он прелюбодей и развратник? Он выискивает взглядом в толпе Шошамму.

Его преподобие, гневно покосившись на переводчика, продолжает свои самообличения:

— Друзья, я не из тех, кто смягчает выражения. Я говорю прямо — развратник. Мужчина, который переспал с каждой распутной женщиной и с теми, которые не были таковыми, пока я их не растлил. Вот кем я был.

Епископы и священники в первом ряду превосходно понимают по-английски и нервно переглядываются.

Мастер Прогресса лицемерно улыбается сначала Мак-Гилликатти, потом собравшимся, судорожно собираясь с мыслями.

— Его Преподобие говорит: «Друзья, моя церковь за океаном велика. Огромна. Но я никогда не видел столько верующих людей, как сегодня. Я горд, что Мастер Прогресса переводит мои слова. Добрая слава о нем тянется от Марамона до моего родного города. Вот кого я просил помочь. Благодарю вас, Мастер Прогресса».

Мастер скромно склоняет голову. Потом с трепетом смотрит на Мак-Гилликатти, пытаясь угадать, что последует дальше. Для нового обличения священник разевает рот так широко, что может заглотить собственную голову.

— Число людей, перед которыми я должен покаяться, число людей, которых я сбил с праведного пути, — Мак-Гилликатти неистово взмахивает рукой, — простирается от того края поля до этого.

Мастер Прогресса следит за движением руки Преподобного и видит, как женщина в третьем ряду падает в обморок от духоты и жары; Большая Аммачи первой бросается на помощь, опускает бедняжку на землю, обмахивает ее программкой. И тут же за стенами шатра у ребенка случается припадок. Взрослые толпятся вокруг.

Мастер Прогресса взмахивает рукой, повторяя жест Рори:

— Когда я смотрю с этого берега реки на тот, я думаю обо всех людях этой благословенной земли, которые страдают от редких заболеваний, от рака, кому нужна операция на сердце, но им некуда идти… Да, меня это волнует, и я должен открыто об этом заявить.

— Я разбил сердце своей матери, когда познал плотские радости с собственной няней! — бьет себя в грудь преподобный. — Невинная деревенская женщина. Она баюкала меня у груди, а когда мне исполнилось тринадцать, я овладел ею.

Едва дождавшись, пока Рори закончит, Мастер Прогресса колотит себя по груди:

— Если ребенок рождается с дырой в сердце, как малыш нашего Папи, и ему нужна операция, куда ему идти? — Он выдумал и Папи, и младенца, но это во имя Божье. — Бедному мальчику исполнилось десять, и он был уже весь синий, а не смуглый, когда Папи сумел собрать денег, чтобы отвезти его в другой штат, в самый Веллуру[216], в Христианский медицинский колледж… Но было уже поздно!

Мак-Гилликатти застает своего переводчика врасплох, внезапно сходя с невысокой сцены туда, где сидят, скрестив ноги, ребятишки. Он выхватывает одного малыша. Неуклюжий паренек, которого он тянет к себе, весь состоит из ушей, коленок и локтей, и дырка между зубов у него такая, что можно вставить колышек от тента. Мастер Прогресса признает в нем несчастного по́ттена — от рождения глухонемого, — которого всегда усаживают на почетном месте впереди. Этот мальчик смеялся громче всех и замолкал последним. Год за годом Мастер Прогресса встречает малыша на конвенции, потому что его родители все еще надеются на чудо. Этот ребенок не произнес в жизни ни одного членораздельного слова. Ну надо же было преподобному из всех детей выбрать именно поттена!

— Когда я стал отцом, — говорит священник, взобравшись обратно на сцену вместе с улыбающимся поттеном, — я бросил собственного сына, такого же, как этот ангел. Малыш голодал. Мои родственники вынуждены были кормить его, потому что я все деньги тратил на женщин и азартные игры!

Женщину, которой стало дурно, выводят из шатра. Мастер Прогресса видит, что Большая Аммачи смотрит на него не отрываясь, с восхищением и надеждой.

— Почему этот ребенок, который серьезно болен, должен ехать в Мадрас и дальше, чтобы получить помощь? Что, если бы помощь была доступна здесь? Я говорю не о крошечной амбулатории с одним-единственным доктором и коровой у ворот. Я имею в виду настоящую больницу, многоэтажную, где есть специалисты и для головы, и для пятки, и для всех органов, находящихся между. Такую же хорошую больницу, какие имеются повсюду в мире. Если одна-единственная белая миссионерка, Ида Скаддер[217], благослови Господь ее душу, смогла построить институт мирового уровня в Веллуру, посреди нигде, неужели мы, христиане, в земле, текущей молоком и медом, не сумеем сделать то же самое?