DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

отцом общаться. Доктор Мышин назначил ей особенные таблетки, когда весной, помнишь, у нее ангина началась. Потом Виталик чуть-чуть ее доделал, чтобы смогла подготовиться, открыть себя и впустить этого вот. – Старик неопределенно махнул рукой в сторону Дианы. – Мой сын продавил там, сверху, строительство котла – ох, сколько же было мороки! Потом наш Мышин снова дал верные таблетки. Возыка, когда все созрело, сказал тебе чуть не в уши слова, помнишь, про родственника, про его фосфорического медиума. Дальше опять племянник Виталик. Сильно он трудился, недаром стал звездой… Да и кроме много чего было, старались люди. Когда в Чехословакии запылало – это ведь тоже большая работа. И теперь мы все тут.

– Я… н-н-н-е…

– Видишь, Илюшенька, ничего от тебя теперь не скрываем. Славно мы поработали, все сделали. Огромный ты молодец.

– Н-н-о… – Железняк указал дрожащим пальцем на дочку.

– Человечки, вы воспользовались мной?! – В идущем из живота дочери голосе сквозило изумление.

Старика рывком оторвало от земли, но он с удивительным спокойствием велел: – Повязку! – Затем указал подбородком на Диану. – Выплескивай, не нужен он больше, пусть уходит.

Железняк одним резким движением, подчиняясь дистанционному управлению, сорвал тряпку с глаз дочери, после чего из ее тела на выдохе утекло что-то почти невидимое, невероятно плотное, тягучее, густое. Освобожденный от захвата седой старик рухнул на пол. А Железняк, потянувшись к дочери, увидел ее полные космического ужаса глаза.

– Папа? Где я? – Дочь всхлипнула и тут же, словно ничего больше не удерживало ее железистое, лишившееся костной ткани тело, осела бесформенным кожаным комком.

– Все мы принесли свои жертвы, – ласково сказал, поднимаясь с пола, старик. – Пора запускать, Илюш.

– Что запускать? Не понимаю… Я руководитель з-з-завода, я умею видеть трудовое поле диалектически, я в-в-вооружен марксистско-ленинским мировоззрением и не верю в… в постороннее прибавление. – Железняк говорил сбивчиво, не веря ни одному своему слову, чувствуя, что до отключения, порчи, поломки его сознания осталась самая малость. Потом он перевел растерянный взгляд на расплескавшуюся по полу, наполненную дрожащим желе шкурку дочери и расплакался навзрыд.

– Ушло постороннее прибавление, ты его прогнал, – успокаивающе произнес старик и приобнял Железняка. – Хочешь диалектически – ладно, будет диалектически. В тело твоей дочери мы заманили и поймали… как бы это назвать… Механика, допустим. Кто знает, чего он такое – может, ошибка природы, может, из космоса. Он и сам, думаю, не понимает, но силы у него немерено… Виталик отработал переговорщиком. Мой сын – исполнителем. Я – координатором. Твоя доченька – пусть рабочим пультом механика. А ты, Илюшенька, есть одновременно инструкция и заготовка. У каждого, видишь, трудовая роль, цель и задача.

Они тихонечко шагали, и перед слезящимися глазами Железняка постепенно выплывало из тьмы колоссальное сооружение. Проклятый чехословацкий котел, достроенный таинственным механиком. Снизу доверху он был укутан бледной кожей, во все стороны от него тянулась система трубопроводов из невозможно раздутых кишок и желудков, работали сконструированные из сросшихся легких и сердец насосы, громоздились расширительные бачки из грудных клеток.

– Я… Я ведь поклялся служить этому… механику.

– Ерунда какая. Кому только люди не дают обещаний за свою жизнь, в чем только не клянутся. Женам, матерям, родине, друзьям. Захотел – клятву дал, перехотел – забрал, так и надо. Забудь, Илюшенька.

– А еще этот механик… Он с-сказал, – запинаясь, проговорил Железняк, – что не может… зайти в меня. Потому что… Потому что у меня другой хозяин.

– У нас всех другой хозяин, – с теплотой в голосе ответил старик.

– К-кто? Дьявол?

– Дьявол – это, Илюшенька, архаика доиндустриального общества, плод религиозного заблуждения.

Они подошли к закрытой прорези в стене котла, напоминающей входную дверь. Вместо ручки там торчало мертвое лицо мастера Возыки с невозможно выпяченной нижней челюстью и вывалившимся языком. Железняк догадался, что это ход в коллекторное отделение.

– Почему хозяин не мог сделать все сам? Зачем так сложно? Ловить этого механика, так долго готовить…

– Потому, Илюшенька, что он ничего без нас и не может. Мы должны сами. А он только советует. Всегда так было и будет. – Старик помолчал, потом ласково попросил: – Заходи туда, дорогой.

Железняк положил руку на выдвинутую челюсть Возыки, замер на мгновение и, чувствуя, как в странном нетерпении заколотилось сердце, спросил:

– Что на выходе? Что станет выдавать котел?

Старик пожал плечами, словно этот вопрос его никогда и не интересовал:

– Смыслы, наверное. Я не знаю.

Железняк шел по упругому мясистому полу тоннеля и с каждым шагом ощущал, как крепнет воля и распадаются сомнения. Вопреки телесности материала, из которого были собраны стены и потолок, здесь по-родному пахло маслом, огнем и трудом. И Железняк, сам тому изумившись, вдруг услышал, что его душа запела стальные песни.

Когда он подошел к мясному проходу в патрубок, то уже верил, что котел на выходе даст не только новые смыслы, что вместе с ними выйдет и новый человек. Это будет не беспомощное мягкое создание вроде него, Железняка, отца и матери, рыжего дяди Коли, жены. Не те, кто добывает по блату кровать из набора «Будапешт». Не те, кто угрожает буром вскрыть лоб сыну. Не те, кто брюхатит чужих жен. И не те, кто убивает родных мышьяком. Не такие, кто легко дает и забирает клятву. Нет!

Из котла потекут закаленные, по-настоящему железные, великие, сильные люди, переделанные, улучшенные при руководящей роли хозяина. Ведь нельзя же, убеждал себя Железняк, такое затевать впустую. Не бывает, чтобы столько труда и жертв случилось ни за чем.

Он встал на четыре конечности и, как счастливый пес, помчался в подающий патрубок. И дальше с блаженной радостью, с пониманием, с улыбкой на лице принял невыносимую, разваливающую его тело на части, обращающую душу в вакуум черную боль.

А из котла потом не вышло никого.

Бес № 12

Дарья Странник

Кастрюлище

Колька стащил из дома несколько картофелин, прихватил самодельную солонку из киндер-сюрприза и бросился к речке.

Друзья уже были там. Улов выдался неплохим: тройка небольших красноперок – на уху хватит.

Ромка выпотрошил рыбу и почистил ее с помощью консервной банки, которую обработал ржавым гвоздем и булыжником. Рваные края дырок были отличной заменой рыбочистке.

– Папка научил, – важно объяснил он.

Андрюха развел костер между двух кирпичей. А Колька полез в кусты, чтобы достать припрятанную кастрюлю. Ее – большую, помятую, с обитой эмалью, но без дыр – они днем раньше случайно нашли в подлеске – только одна ручка торчала из земли. Совместными усилиями раскопали, долго полоскали в речке, а потом решили приготовить