Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика - Федор Раззаков

Но вернемся к Аркадию Райкину.

Итак, в спектакле «Зависит от нас…» за ним были почти все монологи, и только в двух сценках были задействованы остальные актеры театра. То есть и в этом случае Райкин тянул все одеяло на себя.

Героями райкинских монологов были все те же старые знакомцы: бюрократ-начальник, взяточник, бывший главный бухгалтер, приспособленец и т. д. Хотя были и новые герои: например, спекулянт, который в 70-е годы уже становился полноправным хозяином советской жизни, поскольку дефицит отдельных товаров превратился в серьезную проблему советской экономики. Этот спекулянт из монолога «Мыслитель» (автор – В. Сквирский) предстает весьма расторопным человеком. Например, мотается на самолете из одного конца страны в другой, чтобы раздобыть свежие цветы. По его же словам: «А я же укачиваюсь. Я весь рейс без отрыва от гигиенического пакета… И все для того, чтобы ты подошел ко мне в метро, сунул мне три и получил один» (то есть сунул три рубля и получил один цветок).

Действительно, спекулянты того времени вертелись, как белка в колесе, поскольку система обязывала. Однако стоило им взять власть в свои руки в начале 90-х, как весь их талант сосредоточился на одном: побольше захапать, наворовать и лечь на дно в каком-нибудь Лондоне. От былого энтузиазма, направленного на благо не только себя, но и общества, не осталось и следа.

Райкинский спекулянт жаловался: «Я же мученик. Ты же меня, мученика, хочешь в тюрьму, за решетку. Моить быть. Моить быть, меня и можно за решетку. Моить быть. Моить быть, надо – за решетку. Моить быть. Но ненадолго… Потому что ежели надолго, то надо, чтобы кто-нибудь подумал, чтоб рядом с пивом рыбка была. Чтоб тещины цветы государственной ценой пахли. Чтоб картошку из магазина не в мусорное ведро, а прямо в суп можно было класть… Ты об этом подумал? Он об этом подумал?..»

В миниатюре начала 70-х под названием «Единое мнение» (авторы – В. Синакевич и В. Сквирский) Райкин выступал не один, а в тандеме со своим постоянным партнером – Владимиром Ляховицким. Последний играл подчиненного, Райкин – начальника. Смысл миниатюры был в том, что начальник подминал под себя подчиненного, заставлял его беспрекословно разделять его начальственное мнение. Причем дело доходит до полного абсурда. Начальник заставляет своего визави согласиться с тем, что желтый цвет это вовсе не желтый, а темно-зеленый. «Если вы хотите, чтобы мы и дальше красили вместе, – обращался начальник к подчиненному, – то должны видеть вещи в едином цвете».

Кстати, эту миниатюру Райкин и Ляховицкий исполнили в новогоднем «Голубом огоньке» от 31 декабря 1976 года.

В миниатюре «Мы – за!» Райкин разоблачал некоего бывшего бухгалтера, который однажды написал в отчете правду, за что тут же был переведен начальником в рядовые курьеры. На новом месте бывший главбух стал… вруном и понес околесицу, которая все чаще звучала в передовицах тогдашних советских газет. Ну, например: «Мы все уже, как один, работаем за счет будущего года. Потом будем работать за счет этого… Мы обеденный перерыв перенесли на свободное от работы время… сейчас ужинаем за счет 79-го, а потом будем обедать за счет 73-го».

Несмотря на то что все в этой миниатюре было прозрачно, никакая цензура ее не зарубила. Впрочем, может быть, по той причине, которую озвучил А. Черняев: «Кукиш в кармане, даже очень сильно вынутый оттуда, тоже уже никого не удивляет и не вызывает прежней реакции».

Пропустила цензура и монолог «Без мечты нельзя» (авторы – В. Синакевич и В. Сквирский), где герой Райкина мечтает о такой жизни, чтобы и купить можно было все, что душе заблагорассудится, и чтобы очередей не было, и чтобы телефоны на улице все поголовно работали, а не через одного. В изложении Е. Уваровой это выглядит следующим образом:

«Я человек простой, фигурно не умею»… Коряво и косноязычно рассуждает он о счастье: «Счастье – это не обязательно много штоб, но того, што человеку не хватает!» Как же видит он счастье, чего ему не хватает?

Представим себе человека, который вышел из дома купить папиросы, две пачки «Белого мору». Идет он и видит ящики. «А в ящиках печень трески. Ну, это, думаю, для своих. Не, смотрю, прямо с улицы посторонние входят, я шасть за ними, встал в черед. Стою – дрожу, дрожу – стою». Или банки кончатся, или кассирша деньги уйдет сдавать, или задние крик поднимут, чтоб по одной давали…

Но ничего такого не произошло. Ухватив десять банок печени трески, он счастлив. Захотелось поделиться радостью с женой. И что же вы думаете? У телефона-автомата и трубка оказалась несрезанной, и монета не пропала – дозвонился с первого раза.

Жарко. Ноша тяжелая. Профессионально владея пантомимой, артист легко и точно передает физическое состояние человека с тяжелой авоськой: спина и руки напряжены, пальцы сжаты.

Впереди увидел бочку с квасом. Пить хочется, но он старается охладить свое воображение: «…сейчас, думаю, очередь будет, как в Аэрофлоте! Не, смотрю, только семнадцать человек и только шестеро с бидонами, ну, думаю, сейчас другие подойдут, остальные, которые раньше занимали. Нет, никто не подходит! Ну, я стою – дрожу, дрожу – стою, думаю, сейчас шланг лопнет, нечем будет кружки мыть, и кончится народное удовольствие. Короче, через двадцать восемь минут холодного квасу напился».

Здесь, в этом куске – «только семнадцать человек», – кульминация монолога, накал радости! Напившись квасу, ему стало «так хорошо, аж плохо». Пришлось пойти в поликлинику. Карточку в течение сорока минут искали и не нашли. «Ну, думаю, сейчас она меня обложит, подальше пошлет. Не, слова не сказала, нову карточку выписала. Я вот рассказываю людям, а мне говорят: ну, это ты, брат, уже заврался, такого быть не могло!..

А я вот думаю, что ежели все это щастье, которое выпало на мою долю, ежели бы его разделить на целый год, в году-то триста шестьдесят пять дней, вот бы щастье-то! Человеку ведь так мало надо!»

В этом монологе было перечислено множество нелепостей советской жизни. Сам Райкин с большинством из них никогда не сталкивался, а лишь знал понаслышке (ту же дефицитную печень трески ему наверняка доставали через «заднее кирилицо», да и за квасом в очереди он вряд ли стоял – пропустили бы без очереди). Однако описывал и изображал все эти нелепости артист так естественно, что простые зрители ни в чем не видели подвоха.

Кстати, фраза «Так хорошо, аж плохо», ушла в народ. А чуть позже она станет квинтэссенцией того, что произойдет с большинством бывших советских граждан после развала Союза: им станет «так хорошо, аж плохо». Они так «накушаются» вожделенного капитализма, что внезапно… затоскуют по социализму. Пусть даже такому несовершенному, каким был социализм брежневского розлива.