Петр Чайковский: Дневники. Николай Кашкин: Воспоминания о П.И. Чайковском - Петр Ильич Чайковский

этого сочинения сохранились в 3‐й симфонии D-dur, написанной Петром Ильичам Чайковским три года спустя; сам он в позднейшие годы совершенно забыл свою кантату и даже удивлялся, что у меня сохранялись о ней некоторые воспоминания.

Гораздо более тогда занимала Петра Ильича его опера «Опричник», которую он окончил и представил в Петербургский театральный комитет на рассмотрение. Некоторое время он очень опасался, что «Опричника» постигнет судьба «Ундины», то есть что он будет забракован. Некоторым подтверждением опасений служило то обстоятельство, что одновременно с «Опричником» была представлена другая опера – композитора ничем особенно себя не заявившего, и эта опера была немедленно одобрена и назначена к постановке, между тем как с «Опричником» дело затянулось. Наконец, не помню сколько времени спустя, получился благоприятный ответ: «Опричник» был одобрен и назначен к постановке, состоявшейся, впрочем, только весной 1874 года, когда уже композитор успел несколько разочароваться в своем произведении. Когда пришлось представить что-то очень спешно клавираусцуг «Опричника», Петр Ильич, занятый также какою-то срочной работой, обратился за помощью к Н. А. Губерту и ко мне, и мы сделали, кажется, по одному акту, остальное он сделал сам.

При постановке «Опричника» в Петербурге мне присутствовать не пришлось, хотя я и ездил туда для этого, но неудачно, ибо представление было почему-то отложено, а во второй раз приехать было неудобно, так как близко уже подходило время консерваторских экзаменов. Роль боярыни Морозовой в «Опричнике» предназначалась для Е. А. Лавровской, и Петр Ильич писал всю эту партию, соображаясь с ее средствами и талантом, но пока оперу поставили, знаменитая артистка успела уже покинуть петербургскую сцену, вынужденная к тому отношением к ней дирекции. Опера имела значительный успех, но продержалась на сцене недолго. В «Хронике петербургских театров» А. И. Вольфа значится, что с весны 1874 года по 1 марта 1881 года она выдержала только 14 представлений; но, впрочем, к этому времени она уже была снята с репертуара, когда именно – не знаю. Сам композитор остался далеко не совсем доволен своим произведением, на которое раньше возлагал большие надежды. Как он мне рассказывал после, уже на репетициях ему стали очевидны некоторые большие промахи и в том числе главный – помещение целой сцены из «Воеводы», вследствие чего пришлось сделать в либретто неловкую перемену; кроме того, все показалось ему написанным слишком тяжело, трудно. Позднее Петр Ильич почувствовал к «Опричнику» какую-то ненависть, в сущности несправедливую; впрочем, он хотел его подвергнуть очень капитальной переделке, и перед самой неожиданной кончиной своей готов был взяться за эту работу, после которой опера, по его предположениям, должна была появиться в совершенно ином свете; но жестокая судьба не допустила осуществиться этому намерению. После первого представления «Опричника» Чайковский на другой же день уехал за границу, безостановочно проехав от Петербурга до Неаполя и все время опасаясь только встречи с каким-нибудь знакомым или вообще с лицом, с которым бы пришлось вести беседу: ему нужно было успокоить возбужденные нервы и собраться с силами для новой большой работы, которая уже была у него намечена.

Если не ошибаюсь, в начале того же 1874 года играли в первый раз домашним образом, в квартире Н. Г. Рубинштейна, второй квартет F-dur Чайковского, в присутствии А. Г. Рубинштейна. Случай этот, между прочим, может служить образцом отношения к музыке П. И. Чайковского его учителя по композиции, А. Г. Рубинштейна – отношения, по нашему мнению, просто необъяснимого. Я знаю, что А. Г. Рубинштейн очень любил Петра Ильича, как человека, и очень ценил его талант, но в тоже время он к большинству его сочинений, особенно крупных, относился чуть не враждебно. Как пианист, он совсем почти игнорировал Чайковского; будучи капельмейстером в Вене, он исполнял, например, «Садко» Н. А. Римского-Корсакова, но не исполнил ничего из сочинений своего ученика и пламенного почитателя. По поводу «Евгения Онегина» нам еще придется вернуться к этому обстоятельству; но и с квартетом F-dur произошел случай довольно характерный. Квартет игрался, как я уже сказал, в квартире Н. Г. Рубинштейна, при очень немногих слушателях; кроме исполнителей, в том числе Ф. Г. Лауба, И. В. Гржимали, В. Ф. Фитценгагена, – не помню, кто играл на альте, вероятно, Г. Ю. Гербер, – присутствовали только, кажется, К. К. Альбрехт, Н. А. Губерт, я и, как уже сказано, А. Г. Рубинштейн. Мне представляется, хотя, быть может, я ошибаюсь, что самого хозяина квартиры Н. Г. Рубинштейна почему-то не было. Все время, пока музыка продолжалась, Антон Григорьевич слушал с мрачным, недовольным видом и по окончании со свойственной ему беспощадной откровенностью сказал, что это совсем не камерный стиль, что он совсем не понимает сочинения и т. д. Все остальные слушатели, как и исполнители, были, напротив, в восторге; но главный, по крайней мере наиболее дорогой для композитора ценитель упорно стоял на своем мнении. Петр Ильич в то время еще благоговел перед своим строгим судьей, одно сочувственное слово которого для него было дороже всякого успеха и всяких похвал, а между тем этого сочувственного слова он не слышал и, по всей вероятности, был глубоко огорчен жестоким приговором. Этот случай все-таки не породил в нем озлобления и не излечил от пламенной привязанности; когда около года спустя Антон Григорьевич посвятил Петру Ильичу одну из своих фортепианных пьес, то последний был приведен этим в совершенный восторг и немедленно отвечал посвящением шести пьес на одну тему ор. 21, но не получил ни ответа, как говорится, ни привета, и А. Г. Рубинштейн никогда не играл ничего из этих композиций. Такого нерасположения к композитору Чайковскому в А. Г. Рубинштейне мы решительно не умеем понять, потому что великодушная, чуждая зависти и пристрастия, натура великого артиста решительно не допускает мысли о каких-нибудь низменных побуждениях; вероятно, в самом характере творчества П. И. Чайковского было что-нибудь антипатичное его учителю.

Очень хорошим временем в жизни П. И. Чайковского были те три недели, когда он писал музыку к «Снегурочке» Островского, появление которой было вызвано случайным обстоятельством. В 1873 году Малый театр капитально ремонтировался, спектаклей в нем с весны уже не было, и Большой театр оставался единственным местом, где подвизались все три труппы: драматическая, оперная и балетная. Кажется, В. П. Бегичеву, бывшему тогда инспектором репертуара, пришла мысль поставить в Большом театре нечто вроде феерии, в которой бы участвовали все три труппы. С предложением написать такую пьесу обратились к А. Н. Островскому, и тот охотно взялся за это, избрав сюжет «Снегурочки», а музыка была заказана П. И. Чайковскому.

Сколько помнится, А. Н.