Петр Чайковский: Дневники. Николай Кашкин: Воспоминания о П.И. Чайковском - Петр Ильич Чайковский

было выпушено. Один марш из «Ундины» вошел во вторую симфонию (вторая часть, Es-dur), да еще тема дуэта Гульбранда и Ундины послужила для одного adagio в балете «Лебединое озеро» – больше, сколько мне известно, из оперы не осталось никаких следов.

В конце 1870 года Петр Ильич был уже занят новою оперой – «Опричник», либретто которой было сделано им самим и подверглось нескольким переделкам. На «Опричнике» очень вредно отозвалось желание воспользоваться частью музыки из первой оперы «Воевода», которая уже была снята с репертуара в то время. Одно из заимствований – песня «Соловушко» – не повело за собой никаких неудобств, но другое, почти целый акт, происходящий у князя Жемчужного, с появлением в его саду опричников, Басманова и Андрея Морозова, заставило, ради сохранения музыки из «Воеводы», целиком ввести в сюжет сцену, довольно слабо мотивированную и потом составлявшую одну из главных причин ненависти к «Опричнику» его автора, много лет потом собиравшегося переделать капитально свою оперу и принявшегося было за эту работу всего за несколько дней до своей неожиданной кончины, причем он успел только отметить места, подлежащие переделке, по партитуре, взятой с этой целью из театральной библиотеки в Петербурге.

Петр Ильич, отдавшись сравнительно поздно серьезным музыкальным занятиям, далеко не имел вполне ясно установившихся взглядов на музыку, какие бывают у людей, с детства живущих в музыкальной среде и в самой жизни сродняющихся с известными наклонностями и симпатиями в искусстве. Он должен был приобретать эти наклонности и симпатии путем сознательной работы над собою и, главным образом, разумеется, путем изучения музыкальной литературы. Сколько мне помнится, он тогда, то есть около 1870 года, не особенно легко читал оркестровые партитуры и предпочитал знакомиться с симфоническою литературой в переложениях для фортепиано в четыре руки, в чем очень часто и я бывал его партнером за фортепиано. Камерных ансамблей, в особенности струнных квартетов, он в то время знал мало, и самый характер этой музыки ему давался трудно, даже тембр звучности струнного квартета наводил на него по временам скуку, а последних квартетов Бетховена он почти не выдерживал. Между прочим, он однажды признался мне, что чуть не упал со стула от дремоты, которую нагнал на него большой а-mоll’ный квартет Бетховена. Что касается до сочетания фортепиано со смычковыми инструментами, то он, преклоняясь перед многими произведениями этого рода, особенно Бетховена, говорил, что не может представить себе желания сочинить что-либо для такого соединения инструментов, но, как известно, потом он сам написал колоссальное по замыслу и выполнению фортепианное трио в память Н. Г. Рубинштейна. Звучность струнного квартета стала ему мила гораздо ранее, и он сам взялся за эту форму сочинения. Впрочем, в этом случае отчасти имело значение одно внешнее обстоятельство. Чайковскому очень хотелось летом 1871 года отправиться за границу, но денег на это не было; тогда, кажется, Н. Г. Рубинштейн посоветовал ему дать свой концерт, то есть концерт из своих сочинений, но для этого написать что-нибудь новое. Концерт нужно было устроить с наименьшими расходами и вообще в очень скромных размерах, а потому об участии симфонического оркестра не могло быть и речи. Следовательно, приходилось ограничиваться вокальными и инструментальными сочинениями соло или дать камерный ансамбль. Таким камерным ансамблем и был квартет, написанный Петром Ильичем приблизительно к этому времени. Andante этого квартета приобрело потом огромную и всемирную известность. Русская песня, составляющая его первую тему, была записана с голоса штукатура, который весной 1870 года работал в доме Сергеева на Знаменке и несколько дней сряду будил Петра Ильича своим пением; мелодия песни очень понравилась ему, и она действительно проникнута глубоко народным характером. Слов, через окно, над которым штукатур висел в своей качалке, нельзя было расслышать, и когда Петр Ильич, отыскав певца во дворе во время перерыва в работе, хотел записать слова, то они оказались крайне неинтересным и почти лишенным смысла продуктом фабричной поэзии, который совсем не вязался с напевом и был, очевидно, новейшего происхождения, быть может, произведением самого штукатура, сочиненным в характере и духе новейших русских песенников. В подмосковном фабричном районе такое сочетание новейших текстов со старинными мелодиями встречается не особенно редко; фабричная цивилизация гнушается мужицкими словами и старается заменить их текстами в своем духе. Как бы то ни было, вопреки прежнему нерасположению Чайковского, струнный квартет был написан; самый концерт Чайковского состоялся 16 марта 1871 года в малом зале Собрания, и хотя зал был не совсем полон, однако все же очистилось несколько сотен рублей за расходами, и эти сотни рублей послужили основным фондом для поездки за границу, которая все-таки состоялась. Я не могу теперь припомнить всех подробностей этого концерта, единственного, данного Чайковским в свою пользу в Москве. Квартет его исполнялся Ф. Лаубом, И. В. Гржимали, незадолго перед тем поселившимся в Москве, Л. Минкусом и В. Ф. Фитценгагеном. Припоминаю еще, что исполнялось, кроме того, сочинение для женского соло и хора «Природа и любовь», напечатанное, кажется, только очень недавно. Самое сочинение это было написано по просьбе Б. О. Вальзек, бывшей профессором по классам пения в консерватории. Петр Ильич был очень дружен с г-жой Вальзек и написал «Природу и любовь» для концерта ее учениц, повторивших потом это сочинение в концерте самого композитора. Концерт, между прочим, посетил И. С. Тургенев, бывший тогда в Москве и заинтересовавшийся молодым композитором, слухи о котором до него дошли еще за границей. Внимание знаменитого писателя было тогда замечено публикой и было истолковано в благоприятном для композитора смысле, тем более что Тургенев отозвался самым лестным образом о его произведениях, хотя главного из них, струнного квартета, он не застал уже, приехав после начала.

С сентября 1870 года во внешних обстоятельствах жизни Петра Ильича произошло то изменение, что он перестал быть сожителем Н. Г. Рубинштейна и, к великому огорчению последнего, переехал на отдельную квартиру, которую нанял на углу Спиридоновки и Гранатного переулка в доме Лебедева. Квартира была дешевенькая, крохотная и не особенно удобная, но представляла полную свободу для занятий, что и составляло главную потребность. Петр Ильич взял в услужение деревенского парня, который сам готовил обед себе и барину, всегда состоявший неизменно из щей и гречневой каши; дальше кулинарные способности слуги, кажется, не шли, а барин, бывший в то время очень неприхотливым относительно стола, довольствовался этим; впрочем, он довольно часто обедал у кого-нибудь из знакомых или в ресторане. Денежные средства Петра Ильича в это время были значительно лучше прежних: в консерватории он имел 27 часов в неделю занятий и 2 700 рублей