Петр Чайковский: Дневники. Николай Кашкин: Воспоминания о П.И. Чайковском - Петр Ильич Чайковский

в год жалованья, которое он получал в учебные девять месяцев, по 300 рублей в каждый. Сверх того, от времени до времени являлось и дополнение к этим доходам в виде композиторского заработка, очень, впрочем, небольшого, вроде, например, речитативов к опере «Черное домино» Обера, которые им были сделаны по заказу антрепренера итальянской оперы Мерелли. «Черное домино», как вообще французские комические оперы, написана с диалогом, а итальянцы в опере диалогов не допускают. «Черное домино» было поставлено для г-жи Арто, в ее бенефис; она пела все ансамбли по-итальянски, а свои нумера соло по-французски и была удивительно хороша в этой прелестной опере. За речитативы Чайковскому было заплачено, сколько помнится, 150 рублей, и он находил это вознаграждение очень хорошим.

Петр Ильич восхищался талантом одной из артисток итальянской оперы, а также ее умом, тонким и блестящим; потом ему показалось, как я думаю, что он влюблен и может надеяться на сочувствие, так что речь шла уже о браке. Труппа итальянской оперы уехала из Москвы и, кажется, остановилась на несколько представлений в Варшаве, откуда совершенно неожиданно получилась телеграмма, извещавшая о состоявшемся бракосочетании артистки с одним из членов итальянской труппы. Петр Ильич, по-видимому, не был особенно поражен этим, то есть имел вид скорее очень изумленного, нежели огорченного человека. Когда в следующем сезоне артистка выступила в первый раз на сцене Большого театра, мне пришлось сидеть в партере рядом с Чайковским, волновавшимся очень сильно. При появлении артистки на сцене он закрылся биноклем и не отнимал его от глаз до конца действия, но едва ли много мог рассмотреть, потому что у него самого из-под бинокля катились слезы, которых он как будто не замечал. Припоминая дальнейшие наши беседы об этом предмете, я склонен думать, что в Чайковском скорее было оскорблено самолюбие, нежели привязанность к женщине. Лет семь или восемь спустя мне случайно пришлось присутствовать при первой встрече Петра Ильича с предметом его мнимой любви. Он в это время уже оставил преподавание в консерватории и приехал в нее уже гостем, только что вернувшись из-за границы или из Киевской губернии, где он поселился. В консерватории встретил Чайковского я, и мы вместе отправились в директорскую комнату к Н. Г. Рубинштейну, но швейцар нам сказал, что к нему вошла какая-то посторонняя дама, и мы остались в приемной, откуда дверь вела в директорскую, ожидать выхода посетительницы, сообщая друг другу разные новости. Дверь директорской отворилась, вышла дама, которую я не узнал сперва, а Чайковский вдруг вскочил с места и весь побледнел; дама, в свою очередь, слегка вскрикнула и так смутилась, что стала искать выхода в глухой стене, и потом, увидевши наконец дверь, быстро ушла в переднюю. Чайковский с минуту постоял молча, потом разразился громким хохотом и сказал: «И я думал, что влюблен в нее». Вышедший вслед за дамой Н. Г. Рубинштейн с изумлением смотрел на эту очень быструю, молчаливую сцену, потом мы все немножко поговорили о неожиданности такой встречи, и тем дело окончилось. Петр Ильич потом уже за границей встретился с артисткой, и они сделались большими друзьями, а он опять стал горячим поклонником ее ума и таланта, но никакого следа иного чувства в нем не пробуждалось, из чего я заключаю, что и ранее настоящей любви тут не было, а все дело ограничивалось увлечением великой артисткой, производившей действительно обаятельное впечатление всею даровитостью своей натуры.

V

В 1871 году в среде общества любителей естествознания возникла мысль ознаменовать 200‐летнюю годовщину рождения Петра Великого большой выставкой, которую назвали «Политехническою». За осуществление этой мысли в Москве принялись с большой энергией, и вначале планы были необычайно широкие, почти не входившие ни в какие границы. При образовавшемся выставочном комитете существовал и музыкальный отдел под председательством Н. Г. Рубинштейна, который должен был организовать все, что касалось музыки на предстоящей выставке. В то время вопрос о национальности в музыке' был в сильном ходу; много занимались также определением сущности русской народной песни и ее отношения к музыке художественной русских композиторов, начиная с Глинки. Появление сборника русских песен Μ. А. Балакирева имело в этом случае большое значение и послужило доказательством того, что у нас еще много не записано народных мелодий удивительно красивых, сильных и оригинальных. Н. Г. Рубинштейну пришла мысль подвинуть вперед дело знакомства с русской народной музыкой и связать его с предположенной выставкой. Он предложил комитету выставки командировать на лето 1871 года Г. А. Лароша, Петра Ильича Чайковского и меня в различные концы России, ассигновав каждому из нас по 1 000 рублей на расходы и поручив нам, во‐первых, записывать напевы и тексты былин и песен, во‐вторых, вместе с тем постараться отыскать хороших певцов и певиц из народа, которые бы знали по возможности большое число чисто народных песен старинного происхождения, и пригласить таких народных исполнителей в Москву на все время выставки 1872 года. Таким образом, предполагалось представить народную музыку и в подлинных записях с голоса народа различных местностей коренных областей России, а также и в исполнении народных певцов. Вначале проект этот был принят очень благоприятно, надеялись даже, что затраты с избытком окупятся, а мы, кандидаты на командировку, уже начали было вырабатывать себе общий план действия. Петр Ильич Чайковский хотя и привык уже тогда посвящать лето какой-нибудь большой композиторской работе, но перспектива ознакомиться на месте с народной музыкой его заинтересовала. Вскоре, однако, в среде комитета явилось мнение, что предположенный расход в 3 000 рублей слишком велик, и мнение это восторжествовало, вследствие чего Н. Г. Рубинштейн, получив отказ на свое предложение, совсем вышел из состава комитета, а на место его был избран К. Ю. Давыдов. Наше летнее странствие таким образом не состоялось, хотя, вспоминая теперь об этом предположении, я думаю, что оно заключало в себе верную и хорошую мысль.

Петру Ильичу все-таки пришлось принять косвенное участие в выставке, потому что по предложению К. Ю. Давыдова ему было поручено за 750 рублей сочинение кантаты для ее открытия; текст, сколько помнится, был написан Я. П. Полонским. Кантата вышла произведением очень обширным, длившимся при исполнении едва ли не целый час; она была исполнена однажды на Политехнической выставке в 1872 году под управлением К. Ю. Давыдова, в присутствии августейшего президента Выставки, великого князя Константина Николаевича, и потом все это сочинение куда-то бесследно исчезло. Быть может, если только кантата не была уничтожена, она находится с партитурой и голосами где-нибудь в архивах Общества любителей естествознания. Некоторые следы