Петр Чайковский: Дневники. Николай Кашкин: Воспоминания о П.И. Чайковском - Петр Ильич Чайковский

никому, боясь всякого чужого вмешательства и советов, исключения из этого правила были редки, и одним из них был случай с «Мандрагорой». Однажды я сидел у него вечером, когда он жил уже на собственной квартире, мы с ним играли в четыре руки, а потом он сыграл вновь написанное сочинение «Хор насекомых», очень мне понравившееся. Петр Ильич сообщил, что пишет оперу и этот хор будет одним из ее нумеров; сказал, что сюжет очень поэтичен и очень ему нравится, а потом показал мне даже самый сценарий. Прочитав «Мандрагору», я нашел, что в ней действительно много поэтичного, но в общем сюжет показался мне гораздо более подходящим для балета, нежели для оперы. Петр Ильич стал оспаривать мое мнение, а я с жаром защищал его, пустился в детали и указал ему возможность комичности каких-то сценических положений. Спор продолжался довольно долго. Вдруг я заметил, что лицо Петра Ильича изменилось, и он почти со слезами сказал мне, что я своего добился, оперы на этот сюжет он писать не может, но так огорчен этим, что на будущее время никогда не будет мне сообщать своих намерений и ничего не покажет. Он так был расстроен, что я сам огорчился успешностью моих доказательств. Впоследствии Петр Ильич, кажется, был даже доволен, что оставил этот сюжет, и вопреки своим угрозам иногда все-таки спрашивал моего мнения о своих предположениях. «Хор насекомых» был исполнен в Москве с большим успехом, а потом и в Петербурге, в одном из концертов Бесплатной школы под управлением Μ. А. Балакирева, но с того времени он точно канул в воду, даже партитура и голоса его исчезли; случайно только нашелся неизвестно для чего сделанный клавираусцуг с выписанными вокальными партиями; клавираусцуг этот находится у П. И. Юргенсона.

IV

В первом семестре 1870/1871 года в состав преподавателей консерватории поступили Н. А. Губерт и H. С. Зверев, сделавшиеся оба очень близкими людьми Петру Ильичу; впрочем, его знакомство с ними начинается раньше.

Как я упоминал уже, наш тесный консерваторский кружок собирался иногда по вечерам у А. И. Дюбюка; там мы познакомились с Николаем Сергеевичем Зверевым, которого А. И. Дюбюк представил нам в качестве своего бывшего ученика. Наш новый знакомый был лет на шесть старше меня и Чайковского, но жизненным опытом и уменьем ценить обстоятельства и людей он превосходил нас во много раз и в этом отношении, как и по возрасту, ближе подходил к Н. Г. Рубинштейну, с которым он также познакомился. H. С. Зверев держался с большим тактом, говорил немного, но обдуманно, и вообще производил весьма выгодное впечатление. На музыкальную дорогу он попал довольно сложным путем. Родившись в небогатой дворянской семье в Волоколамском уезде, он был отдан в Московскую 2‐ю гимназию пансионером и назначался, по примеру двух старших своих братьев, в военную службу, но вышло иначе. В гимназии в то время был инспектором поэт Л. А. Мей; он обратил внимание на своего ученика, узнал о желании его поступить в университет и уговорил родителей не препятствовать этому. Однако курс в университете не был окончен, отчасти, быть может, благодаря совершенно неожиданному получению довольно большого наследства, состоявшего из имений, разбросанных в трех губерниях. Нужно было привести все в известность и порядок; затем следовало поступление на службу и жизнь в Петербурге. H. С. Зверев очень любил музыку с самых юных лет; но, по воззрениям того времени, всякий так называемый порядочный человек мог заниматься музыкой только между делом, как любитель, не иначе. В Москве Зверев брал уроки у А. И. Дюбюка, а переселившись в Петербург, у А. Гензельта и занимался фортепианной игрой несравненно усерднее, нежели службой. Между тем жизнь шла на широкую ногу, les plaisirs de la table [удовольствии стола] всегда играли значительную роль в жизни Зверева, кроме того, он еще не мог почти обедать или ужинать один и с каким-то особенным увлечением любил угощать по возможности многих, да eщe роскошно, и вследствие того имения стали уходить одно за другим, пока не продалось последнее. Впрочем, один случай позволил мне узнать совсем особенную продажу одного из имений. Мы однажды вместе со Зверевым, когда он уже был профессором консерватории, выходили из ворот консерватории и, распрощавшись, взяли двух извозчиков и поехали в разные стороны. Мой извозчик спросил, не Николай ли Сергеевич Зверев только что говорил со мной, и на утвердительный ответ сообщил, что это их бывший барин, хороший барин, только очень уж простой. Я в свою очередь спросил, что это значит, и услышал следующий рассказ. Зверев, задумав продать имение, созвал крестьян и предложил им откупиться на волю (это было при крепостном праве), купив вместе с тем всю землю; он сказал им, какую цену дает сосед-помещик за имение, а с них он хотел взять то же самое, только рассрочив уплату на несколько, что-то довольно много лет. Мужики согласились с величайшей радостью, а барин укрепил официально за ними все права на землю, и, выдав вольную, стал ожидать уплаты. Но мужики не могли между собой столковаться, поскольку каждому платить, и кончили тем, что ничего не заплатили, а барин и спрашивать не стал, только назвал их свиньями. «Да мы и действительно настоящими свиньями против него вышли», окончил свой рассказ извозчик; сам Зверев никогда не упоминал об этом деле.

В департаменте Зверев едва ли считался очень усердным чиновником, сердце у него не лежало к службе, а потому он вышел в отставку, решился сделаться учителем музыки и с этой целью переехал в Москву, где удобнее было начать совершенно новую деятельность. А. И. Дюбюк был полезен своему бывшему ученику рекомендациями в обширной среде своих знакомых, в том числе и тех из преподавателей консерватории, которые у него бывали. H. С. Зверев обратился к Петру Ильичу с просьбой давать ему уроки теории музыки, и хотя тот совсем не давал частных уроков, но позволил своему новому знакомому приходить к нему по воскресеньям, кажется; эти уроки послужили началом сближения, которое превратилось в дружбу, окончившуюся только со смертью обоих, умерших почти в одном месяце. H. С. Зверев в скором времени сделался одним из любимейших и популярнейших учителей фортепиано в Москве, а из среды его консерваторских учеников вышли теперешние ее преподаватели А. И. Галли и С. Μ. Ремезов, а также бывший недолгое время профессором консерватории известный пианист А. И. Зилоти. H. С. Зверев был также в наилучших отношениях с Н. Г.