Петр Чайковский: Дневники. Николай Кашкин: Воспоминания о П.И. Чайковском - Петр Ильич Чайковский

старания в значительной степени разбивались о господствовавшее тогда равнодушие к русской опере вообще и к «Воеводе» Чайковского в частности. Сами корифеи труппы относились хотя и благосклонно, но немного высокомерно к автору, излишнюю скромность которого едва ли не принимали за сознание недостатков своей композиции. Н. Г. Рубинштейн пользовался правом входа в Большой театр на репетиции и был раза два на репетициях «Воеводы» в надежде быть полезным чем-нибудь, но потом бросил, выведенный из терпения терпеливостью композитора, бывшей лишь выражением его отчаянной покорности судьбе и сознания невозможности что-нибудь сладить.

Для примера того, как шло дело, можно привести один факт. Последним нумером первого акта была сцена, в которой Воевода видит случайно выбежавшую из кустов Марью Власьевну; он приходит в восторг от ее красоты и назначает себе в невесты вместо старшей сестры. Сцена эта оканчивалась квартетом, сколько помнится в Es-dur, который в музыкальном отношении должен был составлять венец первого акта, служить как бы целью, куда стремилось все предшествующее движение. Сам композитор считал этот нумер если не лучшим, то по крайней мере едва ли не самым эффектным в опере. На беду свою он поместил в нем, между прочим, такое движение, где против одновязных триолей в одном голосе приходились простые одновязные в другом, то есть получилось деление двух на три; такая трудность оказалась непреодолимой и после многих опытов не нашли лучшего средства, как просто выбросить этот квартет, заменив его коротким заключением, и таким способом весь первый акт был капитально изуродован.

Не могу припомнить, какие урезки делались в других местах, но они, без сомнения, были. Постановка оперы была до невероятности скудная, все было сделано из сборных декораций и кое-каких костюмов; Чайковскому после случалось бывать нередко у начальствующих лиц московского театрального управления и однажды пришлось увидеть какие-то отчеты, в которых, между прочим, значилось, что на постановку оперы «Воевода» отпущено было несколько сот рублей; теперь я не могу припомнить с уверенностью сколько именно, только во всяком случае не более 600 рублей, а мне даже кажется, что всего только 300; во всяком случае можно сказать, что в настоящее время о таких постановках понятия не имеют, или, быть может, имеют на самых маленьких и бедных частных сценах.

Первое представление «Воеводы» состоялось 30 января 1869 года. Теперь идет уже 28‐й год с того времени, и мне едва припоминаются обстоятельства этого спектакля. Помнится, вначале произвел очень хорошее впечатление женский хор на народную тему «За морем утушка», быстро приобрела популярность песня про «Соловушку», нравилась ария тенора, построенная, если не ошибаюсь, на шотландском пентахорде, без полутонов, встречающемся и в наших народных песнях; дуэт Алены с Марьей Власьевной также имел успех, а квартет в конце оперы еще больший. Слова двух последних из названных нумеров принадлежали самому Чайковскому, они вошли и в либретто «Сна на Волге» А. С. Аренского.

Относительно первого представления «Воеводы» можно сказать, что собственно музыка оперы понравилась, но весь ансамбль сценического действия удовлетворял мало, главным образом, по вине либретто, в котором оставался только сухой скелет из поэтического создания Островского, пленившего тогда Чайковского, а лет двадцать спустя А. С. Аренского, у которого, впрочем, либретто сделано уже несравненно лучше потому, что оно гораздо ближе к подлинной пьесе.

«Воевода» или «Сон на Волге» Островского принадлежит к поэтичнейшим его созданиям и без музыки, как и «Снегурочка», не может существовать, но главную прелесть его составляют не основа интриги и ее не особенно богатое развитие, а то обилие бытовых картин и типов, которое большей частью проявляется во второстепенных, даже эпизодических лицах и сценах, – и все это в либретто «Воеводы» было безжалостно вычеркнуто, частью ради облегчения постановки, а частью чтобы не стеснять и не замедлять главного хода действия. Пересказать содержание либретто «Воеводы» мне теперь трудно, и я предпочту прибегнуть к сравнению с либретто «Сна на Волге» А. С. Аренского, не особенно давно еще шедшего на сцене Большого театра. Возвращаясь к либретто «Воеводы», я должен сказать, что оно никоим образом не могло быть названо «Сном на Волге», ибо для упрощения постановки сны Воеводы были выпущены. Представьте себе еще, что пропущены были такие лица, как Мизгирь-колдун, Отшельник, Домовой, сцена в крестьянской хате и крестьянка с ребенком; пропущено также шествие богомольцев, сцена разгула у Бастрюкова; добавьте, что разбойник Дубровин едва появлялся в действии, а Марья Власьевна оставлена только в качестве сопрано и почти лишена собственного облика всякими сокращениями в своей роли. Таким образом в либретто остались совсем почти условные лица старинной итальянской opéra seria: угнетенные любовники, злодей, благородные отцы, наперсник и наперсница, и в конце оперы, вместо посланника богов, новый воевода с царским указом.

Кто был виновником такой бедности либретто, сам ли А. Н. Островский или Чайковский, если план принадлежал ему, я не могу сказать, но кажется, Петр Ильич вполне предоставлял все в этом деле знаменитому писателю, перед талантом которого он преклонялся. Условная сухость либретто мешала впечатлению, а музыка, несомненно очень талантливая, сколько помнится, далеко не отличалась зрелостью и выдержанностью стиля. Сам композитор впоследствии сжег партитуру своей оперы, хитростью или даже просто обманом добыв ее из театральной библиотеки, так что от «Воеводы» теперь остаются только нумера, перенесенные в «Опричника», танцы сенных девушек, оркестровая интродукция, напечатанная в фортепианном переложении, да попурри для фортепиано в две руки, сделанное самим автором под псевдонимом Кrаmеr’а. Партитуру «Воеводы», однако, возможно восстановить, если в нотном архиве Большого театра сохранились оркестровые партии, которых сам автор, конечно, не мог уничтожить. Петр Ильич в позднейшее время говорил о «Воеводе» как о произведении очень незрелом, особенно по сравнению с оперой А. С. Аренского, которую он очень любил и ценил высоко, но вспоминал о своем оперном первенце скорее с удовольствием, нежели с каким-либо другим чувством; сожжение же партитуры обусловливалось главным образом крупными заимствованиями для «Опричника». Случайно в самое последнее свидание наше с Петром Ильичом у нас зашла речь об одном нумере из «Воеводы». Петр Ильич в этот день, 9 октября 1893 года, утром был в консерватории, где для него спели вокальный квартет «Ночь», сделанный им из фортепианной фантазии Моцарта, я напомнил ему другую «Ночь»: последний квартет из «Воеводы», и он сказал мне, что помнит его от ноты до ноты и когда-нибудь вновь запишет, потому что пьеса эта не переставала нравиться ему самому. Быть может, окажется возможным исполнить его намерение по партиям, если они целы в Большом театре; вероятно, возможно будет восстановить приблизительно верно квартет и при отсутствии вокальных