Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

что побратимами во всех жизненных делах. Получение мной аудиенции у императрицы, скорее всего, стало возможным благодаря усилиям главного евнуха Ли. Я не знал, как быть, и стоял, как дурак. Евнух со спиной-котлом вдруг дернул меня за рукав и прошептал:

– Иди быстрей, тебя вызывают!

Тут я услышал, как кто-то звучно провозгласил:

– Вызывается Чжао Цзя!

Вообще не помню, как я прошел в огромный зал. Помню лишь, что, войдя, сразу увидел перед собой роскошные сверкающие одеяния, словно передо мной явились золотой дракон и алый феникс. Когда я был маленьким, мать рассказывала, что все императоры – переродившиеся золотые драконы, а императрицы – вновь воспылавшие алые фениксы. Дрожа от страха, я упал на колени. Казалось, что пол горячий, как печь, в которой только что развели огонь. Я стал отбивать земные поклоны, один за другим, и только потом понял, что разбил лоб до крови и стал похож на гнилую редиску. Не знаю даже, насколько мой вид был отвратителен для взоров императрицы и императора. Десять тысяч смертей на мою голову! Мне нужно было почтительно пожелать им десять тысяч раз по десять тысяч лет, но я совсем сбился с толку, голову будто опустили в бочку с клеем, я только и знал, что отбивал земные поклоны.

Остановила меня от поклонов, ухватив за косичку, чья-то крепкая рука. Я же упрямо пытался продолжить биение о горячий пол, но тут услышал сзади голос:

– Перестань кланяться, Старая Будда хочет говорить с тобой!

Спереди донеслось хихиканье. Я поднял голову, в которой уже все помутилось, и увидел сидящую прямо передо мной на престоле и сверкающую с головы до ног пожилую женщину. «Проклятье, – чуть не вырвалось у меня, – да это же наимудрейшая, да ниспошлется ей долгая жизнь, нынешняя вдовствующая императрица, Старая Будда Цыси». С престола неторопливо донесся вопрос:

– Скажи-ка мне, как тебя зовут, убивец?

– Недостойного зовут Чжао Цзя.

– Из каких ты мест?

– Недостойный из уезда Гаоми, что в провинции Шаньдун.

– Сколько лет занимаешься своим ремеслом?

– Сорок лет.

– Сколько человек казнил собственноручно?

– Девятьсот восемьдесят семь.

– О, да ты просто злой дух, убивающий людей!

– Недостойный заслуживает смерти.

– За что ты заслуживаешь смерти? Смерти достойны те, кому ты отрубал голову!

– Так точно.

– А скажи, Чжао Цзя, когда ты убиваешь человека, тебе страшно или нет?

– Сначала было страшно, теперь уже нет.

– Что ты делал в Тяньцзине по поручению Юань Шикая?

– В Тяньцзине по поручению его превосходительства Юаня недостойный проводил «Казнь тысячи усекновений».

– Это когда с живого человека срезают по кусочку, чтобы он не умер хорошей смертью?

– Так точно.

– Мы тут с государем говорили, надо бы эту казнь отменить. Ведь все хотели реформ? Вот это и будет реформа, верно говорю, государь?

– Верно, – прозвучал передо мной сдавленный голос. Набравшись смелости, я поднял голову, мельком бросил взгляд. Перед императрицей слева я увидел кресло и сидящего на нем человека. Он был в ярко-желтом халате, на груди мерцал вышитый золотой дракон, на голове держалась высокая шапка со сверкающим на ней бриллиантом размером с куриное яйцо. Под шапкой виднелось вытянутое овальное лицо, белое как фарфор. Государь… Правитель Небесный! Да ведь это государь великой династии Цин! Я вдруг понял, что императору, позволившему заправлять государственными делами Кан Ювэю и иже с ним, с императрицей приходилось несладко, но государь он государь и есть! Десять тысяч раз раз по десять тысяч лет государь! А император продолжал:

– Многопочтенная все сказала верно.

– Слышала я от Юань Шикая, что ты хочешь подать в отставку по старости и вернуться в родные края.

В словах императрицы явно чувствовалась насмешка. Я перепугался, как говорится, так, что сразу растерял две трети души, которыми наделило меня Дао, и бросился отбивать земные поклоны:

– Недостойный смертью повинен, десятью тысячами смертей, свиньям и собакам подобен, не следовало беспокоить этим Старую Будду. Недостойный не ради себя просит, недостойный полагает, что хоть палачи и низкого сословия, но работа, которую они выполняют, далеко не самого низкого качества. Палач представляет авторитет государства. В государстве действуют тысячи установлений, но в конечном счете все они сводятся к работе палача. Недостойный считает, что палачей нужно включить в штат министерства наказаний, чтобы они каждый месяц получали какие-то деньги. Еще недостойный надеется, что императорский двор сможет установить для палачей порядок выхода на пенсию, чтобы палачам было на что жить в старости и не приходилось бродяжничать по улицам. Недостойный… Недостойный надеется также на установление у палачей наследственности, чтобы те в старости познали какой-то почет…

Императрица грозно кашлянула. Меня затрясло, я поспешно закрыл рот и бухнулся на колени, отбивая поклоны и бормоча под нос:

– Недостойный смертельно провинился… Недостойный смертельно провинился…

– Тем не менее сказанное им имеет некоторый здравый смысл, – сказала императрица. – Каждый в обществе, как известно, занимает свое место, и одного места без другого не бывает. Как говорили в древности, в каждом ремесле есть свои умельцы, свои мастера, вот ты, Чжао Цзя, по-моему, и есть в своем ремесле самый верховный умелец.

И императрица пожаловала меня званием чжуанъ-юаня – первого среди палачей. О бескрайняя слава Небес! Я продолжал отбивать земные поклоны.

– Ты, Чжао Цзя, казнил столько людей для великой династии Цин, проделал тяжкую работу, пускай это не самые что ни на есть доблестные подвиги. Юань Шикай с Ли Ляньином за тебя слово замолвили, так что я нарушу заведенный порядок и пожалую тебе шарик чиновника седьмого ранга[139] и отпущу в родные края на покой. – Императрица на этих словах бросила на пол четки из сандалового дерева. – Как сложишь смертоносный меч, ты уж исправляйся, вставай на путь Будды!

Я лишь продолжал отбивать поклоны.

– Ну а ты, государь? – молвила императрица. – Чжао Цзя столько людей нам казнил, даже этим твоим доверенным приспешникам головы поотрубал, разве не следует и тебе что-то ему пожаловать?

Уголком глаза я увидел, как государь торопливо вскочил с кресла и растерянно проговорил:

– Так у меня ничего нет, что я ему пожалую?

– По моему мнению, – холодно проговорила императрица, – вот это кресло, которое ты освободил, ему и стоит пожаловать!

6

Как же радостно сыночку слушать старого отца! Папка, ты мой папка! Ты ж императрицу и императора видывал! Чудо из чудес! Вот теперь и Сяоцзя превращают в палача! Осталось только у отца понабраться мастерства…

Отрывок из маоцян «Казнь сандалового дерева», «Сын с отцом ведут беседу»

Опустилась ночь. Сяоцзя сидел на теплой соломенной циновке, опершись спиной о столб