Смерть пахнет сандалом - Мо Янь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отец, – с восторгом возгласил у меня за спиной сын, держа кусок теста величиной с шлифовальный круг, – тесто готово.
Вот негодник, весь мешок муки замешал. Ну и ладно, завтра нам предстоит действительно тяжелый труд, животы пустые нам ни к чему. Я отщипнул кусок теста, вытянул в полоску и бросил в кипящий котел с кунжутным маслом. Тесто сразу завертелось там, как угорь на последнем издыхании. Сын радостно запрыгал, хлопая в ладоши:
– Хворост! Хворост!
Мы с сыном стали одна за другой бросать полоски теста в котел. Они сначала уходили на дно, но быстро всплывали и начинали крутиться вокруг сандаловых колышков. Я жарил тесто в масле, чтобы колышки немного пропитались полезными свойствами мучного. Я знал, что колышки пройдут через задний проход Сунь Бина, потом пронзят все его тело. После купаний с кусочками теста колышки даже еще немного подпитают Сунь Бина. Вокруг разнесся аромат хвороста, и скоро кушанье было готово. Я принялся вынимать полоски теста щипцами с длинными ручками.
– Ешь, сынок. – Опершись спиной о навес, сын откусил обжигающую рот полоску, набил полные щеки, и на лице у него разлилось удовольствие. Я взял одну полоску и тоже стал неторопливо смаковать. Лакомство получилось необычным; от него пахло сандалом, от него пахло Буддой. Получив от Старой Будды сандаловые четки, я долгое время постился. В очаге пылали сосновые дрова, клокотал котел с маслом. Поев, я отрезал пару кусков говядины величиной с кулак и снова бросил в котел. Это я сделал для того, чтобы сандаловые колышки, напитавшись духом зерновых, пропитались еще и духом мяса, от него дерево станет еще мягче. Все для свояка! Подошедший сын пробубнил:
– Отец, я мяса хочу.
Я с любовью взглянул на него:
– Это мясо есть нельзя, сынок, погоди немного, из малого котла поешь. После казни этого твоего тестя, что арии свои кошачьи горланит, ты будешь, как говорится, мясо есть, а он будет молчать, будто отвар пьет.
Ко мне подбежал за дальнейшими указаниями лукавый лицемер, начальник управских служителей Сун Третий. Он раболепствовал передо мной, холуйская душа, словно перед важным начальником. Я, конечно, принял важный вид и прокашлялся:
– Сегодня делать нечего, осталось проварить эти сандаловые колышки, но это дело не ваше, вы ступайте, делайте ваши дела.
– Недостойный не может уйти. – Слова управского начальника выскальзывали из гладких губ, словно вьюны. – Остальные тоже не могут.
– Это ваш уездный не разрешает вам уйти?
– Нет, не уездный, а генерал-губернатор провинции Шаньдун, его превосходительство Юань. Он приказал оставаться здесь и охранять вас, батюшка, как зеницу ока.
Своей собачьей лапой командир управских ухватил полоску теста и запихнул в рот. Глядя на его измазанные маслом губы, я задумался. Вот ублюдки, никакое я для них не сокровище, они только ведут себя так, потому что у меня сокровенный дар, который им нужен. Я вытащил из-за пазухи сандаловые четки, пожалованные нынешней императрицей, мудрейшей Цыси, и стал перебирать их. Закрыв глаза, я начинал собираться с духом, словно погрузившийся в созерцание буддийский монах. Откуда вам, негодяи, знать, что у меня на душе? Вы не догадаетесь об этом, даже если в лепешку разобьетесь.
4
Почтенный Чжао Цзя сидит перед навесом, погруженный в самые разные мысли (отец, о чем ты думаешь?), перед глазами отчетливо встают дела прошлых лет (какие такие дела прошлых лет?), высокодобродетельный Юань Шикай не забывает старых друзей, только что подарил нам с сыном сегодняшний день (а что за день сегодня?).
Отрывок из маоцян «Казнь сандалового дерева», «Сын с отцом ведут беседу»
Казнив «тысячью усекновений» доброго молодца Цянь Сюнфэя, я собрал инструменты, забрал ученика и собирался той же ночью вернуться в Пекин. Я хотел покинуть это оживленное место, оставаться там было опасно и недопустимо. Я взвалил на спину свои пожитки и уже думал пуститься в путь, и тут меня задержал свирепый телохранитель его превосходительства Юаня. Он встал передо мной и, глядя в безоблачные небеса, сказал:
– Не торопись, палач, его превосходительство Юань вызывает тебя!
Я велел ученику ждать меня на постоялом дворе, а сам ноги в руки и последовал за посыльным. Пройдя не через одну заставу, я наконец преклонил колени перед его превосходительством Юанем. К тому моменту я уже весь взмок и тяжело дышал. Отбивая звучные земные поклоны, я заметил на лице вельможи довольное выражение. Я знал, что за двадцать три года перед глазами Юаня промелькнуло, как в фонарике с лошадками, множество высокопоставленных чиновников и талантливых личностей, и он просто не мог упомнить такого малозначительного человека, как я. А вот я помнил его превосходительство Юаня очень хорошо. Двадцать три года назад Юань был еще лишь подававшим надежды безусым юношей и нередко выходил из ворот управы вслед за своим дядюшкой, Юань Баохэном, который служил заместителем министра наказаний. В свободное время его превосходительство Юань прибегал в восточный флигель, где жили палачи, и много болтал со мной. Да, сановник, поначалу вы проявляли большой интерес к мастерам нашего смертоносного ремесла и даже как-то сказали еще здравствовавшему тогда бабушке Юю:
– Бабушка, возьмите меня в ученики!
Бабушка Юй в страхе ответил:
– Вы, барич Юань, смеетесь над нами, недостойными!
А вы, сановник, тогда в полной серьезности заявили:
– Я не шучу! Великий муж, рожденный в смутное время, если не ухватывает печать чиновника, то берется за рукоятку меча!
– Бабушка Чжао, неплохо сработано! – перебил мои воспоминания голос уже достопочтенного Юаня. Его голос гудел, словно звучал изнутри колокола, и разносился до самых глубин души.
Я понимал, что моя работа в самом деле была сделана неплохо. Репутацию министерства наказаний я не подорвал. При великой династии Цин только я один и оставался, кто мог провести «тысячу усекновений» на подобном уровне. Но
