Смерть пахнет сандалом - Мо Янь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Невестка как убежала с утра, так и не возвращалась. Ее состояние понять можно, все-таки родного отца казнить будут, если не в душе она боль испытывает, то в теле – уж точно. Куда она могла отправиться? К названому отцу, начальнику Цяню просить о пощаде? Твой названый отец, невестка, уже что глиняный бодхисатва, который переходит вброд реку. И самого себя защитить не может. Но не проклинай его, думаю, близится не только день, когда твой родной отец Сунь Бин испустит дух, но и время, когда несдобровать и твоему названому отцу.
Я скинул старую одежду, надел новое, с иголочки, парадное платье. Черный халат был перехвачен красным поясом, красная войлочная шапка была украшена множеством красных завязок. На ноги я надел черные кожаные сапоги. Верно сказано: о человеке судят по одежде, о коне – по сбруе. В парадном платье выглядишь по-другому.
– Отец, – хихикнул сын, – это мы что делать будем? Оперу маоцян мурлыкать с кошками?
«С какими это кошками? Может, еще подвывать по-волчьи, как твоя мать!» Я ругал сына про себя, зная, что долго говорить с ним бесполезно. Только велел ему сменить забрызганную, всю в пятнах свиного жира и собачьей крови одежду. Паршивец сказал:
– Отец, закрой глаза и не смотри. Жена, когда переодевается, всегда заставляет меня закрывать глаза.
Я сощурил глаза, но все равно было видно, как сын снимает одежду, обнажая свою грубую наготу. Глянул ему между ног, и стало ясно, что от его инструмента пользы ему по жизни мало.
Сын натянул высокие черные кожаные сапоги с мягкой подошвой, затянулся поясом из красного шелка, надел красную шапку с завязками. Высокий и дюжий, он выглядел грозно, почти что герой. Но постоянно скалился, хватался за уши, почесывал щеки, в общем – чистая обезьяна.
Я взял под мышку сандаловые колышки, велел сыну захватить белого петуха с черным гребнем, и мы, выйдя из ворот, направились к Академии Всеобщей добродетели. По обе стороны улицы уже выстроилось множество зевак, мужчины и женщины, старые и малые, которые смотрели на нас, разинув рот, словно рыбы, выплывшие на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Я шел, задрав голову и выпятив грудь, вроде бы и не глядя по сторонам, но все подмечая по пути. Сын глазел направо и налево, раскрыв рот и то и дело по-дурацки хихикая. Большой петух все норовил вырваться у него из рук и возмущенно кудахтал. Вся улица была какая-то осоловевшая: сын – дурачок, люди по сторонам – еще хуже. Земляки, представление еще не начиналось, а вы уже дураки дураками, что, интересно, вы будете представлять собой завтра? У вас же есть такой земляк, как я! Считай, повезло. Если хотите знать, то скажу: из всех представлений в Поднебесной нет более впечатляющего, чем убийство человека. Из всех способов убийства человека в Поднебесной нет более впечатляющего, чем сандаловая казнь. Найдется ли во всем Китае палач, кроме меня, который сумеет провести такую? Только благодаря тому, что у вас есть такой земляк, как я, вы сможете увидеть великолепное представление, которого во всем мире никогда не было и, наверное, не будет. Что это, если не удача? Сами посудите, какое счастье вам подвалило.
Я, почтенный Чжао Цзя, иду с колышками сандалового дерева под мышкой, внимательно прислушиваясь к разговорам. В руках у меня – государственное орудие наказания, оно важнее золота. Под оклики мы с сыном идем быстрее, нам недосуг по-дурацки озираться по сторонам. Мы завтра покажем, на что способны, как карп обращается в дракона. Одна нога здесь, другая там, идем большими шагами, а вот и Академия Всеобщей добродетели.
Поднимаю голову, вижу площадь перед Академией: ровное пространство белого песка. Рядом с площадью – помост, там будут располагаться питомцы «грушевого сада»[136] – музыканты. Император, князья, генералы, сановники, сыновья и внуки благородных фамилий, герои, талантливые молодые люди и девушки-красавицы – все слои общества появятся здесь… Одни за другими, как лошадки в фонарике.
Но смотри-ка, перед помостом уездный установил навес, под ним стоят несколько солдат. Кто – с дубинками «воды и огня»[137], кто – с большими мечами. В навесе перед помостом – тростниковые циновки, в большом котле перед навесом кипит кунжутное масло. Славное представление мы вам устроим совсем скоро, любезные!
3
Я привязал белого петуха к столбу под навесом. Птица глянула на меня искоса сверкающими зоркими глазками. Я дал задание сыну:
– Сяоцзя, возьми чистой воды из чана и замеси немного теста.
Тот, как и петух, посмотрел на меня искоса:
– А зачем?
– Просто сделай, не надо болтать лишнего.
Пока сын месил тесто, я огляделся: перед навесом все было открыто, за ним – закрыто, от помоста до него было довольно далеко. Прекрасно, это как раз то, что мне и было нужно. Пол был устлан неплохо, на мягкой пшеничной соломе лежали золотистые тростниковые циновки. От свежей соломы и новых циновок исходил приятный аромат. Мое сандаловое кресло было поставлено посередине навеса, уже ждало, когда я в него сяду. Подошел я к большому котлу, опустил в него сандаловые колышки в форме мечей, и из котла сразу поднялся аромат сандала. Стоит положить сандал в масло, он погружается на дно, и на поверхности торчит лишь квадратное охвостье. Говорят, варить его нужно три дня и три ночи, но сейчас на это нет времени. Поварим один день и одну ночь – все равно сгодится. На самом деле эти гладкие сандаловые колышки и без варки в масле не впитывают кровь. Тебе тоже повезло, свояк, что такое орудие казни используется. Я уселся в кресло и стал смотреть, как клонится к западу красный шар солнца, как опускаются сумерки. В вечерней мгле воздвигнутый на толстых бревнах красной сосны помост казался мрачным и внушал страх, как застывший лик великого небожителя. Уездный начальник и впрямь потрудился на славу. Помост внушительный, окружен дымкой, на него спускаются облака. Что ж, уездный Цянь, тебе дорога
