Смерть пахнет сандалом - Мо Янь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старший управских согнулся в низком поклоне и громко пропел:
– Как вам будет угодно, господин!
Выпроводив толпу управских, я еще раз окинул взглядом оставленное во дворе. Сандал – самое главное. Кол надо еще как следует обработать, но нельзя допускать, чтобы процесс обработки видели эти человеческие отбросы. У них глаз нехороший, разрешишь смотреть – кол не сработает. Большого петуха тоже не нужно давать лапать, руки у них грязные, может помешать нам. Ради собственного сохранения закрою я ворота дома, по сторонам поставлю двух управских с кинжалами за поясом. Похоже, этот уездный Цянь все делает очень обстоятельно. Впрочем, я вполне даю себе отчет, что это делается напоказ для его превосходительства Юаня. В душе уездный страшно ненавидит меня, из зубов у меня до сих пор кровь сочится. Чтобы проучить пса-чиновника, тоже придется расставить ноги и принять высокомерный вид, нельзя, чтобы меня держали за ничтожество. Не то чтобы, опираясь на награды императрицы и государя, я собираюсь задирать нос и хорохориться, и тем более не буду я мстить, прикрываясь своим положением да престижем государства. Раз уж оно поручает мне проводить казнь, а казни подвергается важный преступник, который вызвал в империи большие потрясения, значит, нужно выставить товар лицом и произвести на всех должное впечатление. Я не собираюсь выставлять себя на потребу публике, это помпа – во имя великой династии Цин. Нельзя позволять заморским дьяволам смеяться, глядя на меня.
Клодт, так тебя и так, давно известно, что у вас в Европе казнят на деревянном столбе, но лишь прибивают к нему гвоздями, и все. Я же хочу, чтобы ты познакомился с тем, как наказывают в Китае, насколько у нас это все серьезно и отработано, одно название – «казнь с ароматом сандала» – как изысканно, как звучно. Внешняя грубость в сочетании с внутренней прелестью – вот оно, очарование седой старины. Куда вам в ваших европах придумать такое!
Соседи слева и справа, все эти узколобые сосунки, так и тянут шеи, заглядывая к нам во двор. Судя по выражению их лиц, они полны ревности и зависти. Их глаза видят лишь богатство и не усматривают в нем угрозу. Народ на улице почти такой же глупый, как мой сын, только мой сын – милый дурачок. После жестокой казни той женщины с белой как снег кожей с делами между мужчиной и женщиной у меня ничего не получалось. Женщины, фланировавшие в столичных Восьми больших хутунах[135], меня тоже не привлекали. Борода с какого-то времени тоже перестала расти. Я вспомнил слова бабушки, который говорил:
– Дети мои, занимаясь нашим ремеслом, мы подобны дворцовым евнухам. Евнухи оскоплены ножом, но сердце у них не убито. У нас хоть и есть три великие принадлежности настоящего мужа, но сердцем мы мертвы. Когда почувствуете перед женщиной, что никуда не годитесь, – продолжал бабушка, – это даже не бессилие, просто при виде женщины вам ничего такого и в голову не приходит. И знайте тогда: до выдающегося палача вам не так уж далеко. – Пару десятков лет назад, вернувшись в родной край, я переспал с одной разок – тогда у меня еще худо-бедно получалось – и заложил такой вот росточек, глуповатый, конечно, но глянешь, и глаз радуется. Растить такого сына – задача не из простых, все равно что из сваренного зернышка вырастить метелку гаоляна. Я все хотел выйти в отставку и вернуться на родину как раз из-за сына, по которому скучал. Хочу сделать из него лучшего палача династии Цин. Императрица как-то провозгласила:
– В каждом ремесле есть свои умельцы.
– Вот я – точно мастер своего дела, сын тоже должен стать таковым. Невестка у меня женщина аховая, блудит с Цянь Дином чуть ли не в открытую, позорит меня почем зря. Но от Правителя Небесного ничего не укроется, вот он и устроил, чтобы ее отец попал в руки ко мне.
Я ей, смеясь, сказал:
– Эх, невестка, как родственнику, ему послабление будет. Все для твоего отца будет исполнено по чести.
Она побледнела, уставилась на меня округлившимися глазами и, разинув рот, долго слова не могла вымолвить. А сынок присел на корточки перед петухом и радостно спросил:
– Отец, а этот петух – наш?
– Да, наш.
– А рис, мука, мясо – тоже наши?
– Да, все наше.
Сын расхохотался. Похоже, не совсем дурачок мое дитятко, коли разбирается, что свое, что чужое. Все это действительно наше, сынок, только мы должны постараться перед государством, завтра в это время нам нужно в грязь лицом не ударить.
– Свекор, тебе правда предстоит убить моего отца? – На невестку было жалко смотреть, ее всегда сияющее лицо будто покрылось налетом ржавчины.
– Твоему отцу повезло!
– А как ты думаешь расправиться с ним?
– Сандаловым колом.
– Скотина… – нечеловеческим голосом взвыла невестка. – Ах ты скотина…
Она распахнула ворота и выбежала на улицу, качая из стороны в сторону стройной талией.
Провожая глазами невестку, выскочившую из дома как сумасшедшая, я громко бросил вслед:
– Милая невестка, я могу помочь твоему отцу прославиться в веках, дать ему возможность устроить последнее театральное представление, подожди, все увидишь сама!
2
Я велел сыну закрыть ворота, взял ножовку по металлу и прямо на заляпанном кровью верстаке, где кололи свиней, распилил сандаловый брус пополам. Звук пиления красного сандала страшно режет уши. Это из-за ножовки по металлу. Из-под нее летели большие искры. Полотно пилы нагрелось так, что обжигало руки, а в нос проникал дивный аромат паленого сандала. Я тщательно обстрогал оба куска рубанком, придав им форму длинного меча. Концы получились не только острые, но и округлые, как стрелки ароматного лука. Сначала обработал эти два куска крупным наждаком, а затем мелким наждаком отшлифовал до зеркальной гладкости. Хотя сам я сандаловую казнь никогда не проводил, но знал, что для такого великого дела нужен хороший инструмент. К большой работе нужно как следует подготовиться, этой доброй привычке я научился у бабушки Юя. Шлифовка сандаловых колышков заняла всю половину дня, но с наточенным топором не оплошаешь при рубке. Как подготовишься к работе, так она и пойдет, дырявой сетью рыбы не наловишь. Не успел я закончить со своими сокровищами, как
