Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

1

Еще вчера никого не боявшийся старший служитель управы Сун Третий, которого звали Третьим барином, пес, знающий, что за ним хозяин, лиса, пользующаяся могуществом тигра, сегодня стоит передо мной, подобострастно улыбаясь. Эти холопы, вчера ходившие с прямой спиной, сегодня сгибаются в три погибели. Сосунки! Я вертелся в столичной управе сорок лет, каких только людей я не видывал… Через какие переделки я только не проходил… Такие птичьи лица – во всех управах Поднебесной. Если у служащих в управе Гаоми не такой набор птичьих лиц, то родной край и вовсе не вотчина великой династии Цин. От всех склонившихся передо мной в глубоком поклоне неслось:

– Почтенный… почтенный… господин, скажите, все ли принесли, что вам нужно?

Уголки губ у меня скривились, в душе затаилась презрительная улыбка. Я понимал, что значит это «почтенный» из ваших собачьих ртов. Хотели было назвать меня «почтенным барином», но я по положению никакой не барин, думали было обратиться ко мне «старина Чжао», но я восседаю в кресле, пожалованном мне государем. Вот и остается вам величать меня «почтенным господином». Смышленые ублюдки, нечего сказать! Я чуть поднял руку:

– Вносите.

Протяжно, будто исполняя театральную арию, старший служитель управы крикнул:

– Внести вещи почтенного господина!

Как стайка черных муравьев, управские облепили то, что я заказал его превосходительству Юаню, одно за другим внесли во двор и разложили передо мной для проверки:

Брус сандалового дерева длиной примерно пять чи и толщиной пять фэней[132], похожий на четырехгранный железный прут, которым когда-то размахивал Цинь Шубао[133]. Это неотъемлемая часть казни.

Большой белый петух с черным гребнем, связанный за ноги красной тряпицей. Птица сидела за пазухой у белолицего служителя управы, как разошедшийся мальчишка. Такие петухи – большая редкость, не знаю уж, где его добыл начальник уезда.

Связка новеньких бечевок из бычьей кожи, от которой разносился резкий дубильный запах. Бечевки были голубоватого цвета, будто измазанные в траве.

Два деревянных молотка, какие используют в маслодавильнях. Они переливались багровыми отблесками и, возможно, дошли до нас еще со времен императора Канси[134]. Эта штука сработана из многолетнего нароста на жужубе, много лет погружалась на маслобойне, пропиталась маслом и стала тяжелее стали, но это не сталь, а дерево, и по своей природе мягче стали. Мне такая мягкость в твердости и нужна.

Двести цзиней белого риса, рассыпанного по большим, доверху наполненным бамбуковым корзинам. Рис – высшего качества: он распространял вокруг благоухание, приобретал необычный голубоватый оттенок, с одного взгляда было ясно, что он из богатого хорошим рисом Дэнчжоу. В Гаоми такого риса отродясь не бывало.

Двести цзиней белой муки в четырех мешках с клеймом одного и того же мукомольного завода.

Корзина куриных яиц с коричневой скорлупой. У одного – самого первого – скорлупа была испачкана кровью, и, рассматривая его, я словно увидел, как покраснела от натуги маленькая курочка, когда неслась первый раз.

Квадратный кусок говядины, полностью заполнивший большой таз. Мышцы и сухожилия куска мяса словно еще подрагивали.

Большой котел с восемнадцатью печатями, который внесли два человека. Вместительный, можно целого быка в таком котле сварить…

За пазухой у Суна Третьего было еще полцзиня женьшеня. Он вынул его и передал мне. Через бумажный пакет я услышал горьковатый аромат первоклассного женьшеня. С сияющим видом Сун Третий сказал:

– Почтенный господин, за этим женьшенем недостойный сам ходил в лавку лекарственных трав, своими глазами видел, как эта старая лиса Цинь Седьмой открывал запертый на три железных замка деревянный шкаф и доставал этот женьшень из бело-синего фарфорового кувшина. Цинь Седьмой голову дает на отсечение, что он настоящий. Этот женьшень – сокровище. Недостойный нес его за пазухой и вдыхал аромат совсем недолго, и то почувствовал, как полегчало ногам, и они пошли веселее, и на сердце стало ясно, и глазам стало светло, будто я постиг дао и стал небожителем.

Я раскрыл мешочек, сосчитал клубни и отростки, перевязанные красной тесемкой. Один, два, три, да еще пять, всего восемь. Клубни были толщиной с палочки для еды, тонкие как стебли бобов, все в волосках, развевающихся на ветру. Разве будет здесь полцзиня? Я презрительно глянул на старшину управских. Ублюдок тут же склонился в поклоне с улыбкой до ушей и негромко проговорил:

– Ничто не ускользнет от вашего взора, почтенный господин, эти восемь корней всего на четыре ляна. Но в лавке Циня только это и есть. По его словам, если эти восемь корней заварить кипятком и влить в рот мертвецу, тот может из гроба выпрыгнуть. Вы, почтенный, не хотите ли…

Я молча отмахнулся. Что толку говорить? Все эти управские коварнее злых духов, хитроумнее обезьян. Мерзавцы! Сун опустился на одно колено и поклонился. Еще бы он этого не сделал! Скотина этакая, на одном женьшене по меньшей мере пятьдесят лянов наварил! Тут Сун достал из-за пазухи мелочь:

– Почтенный сановник, это деньги на покупку свинины, недостойный подумал, зачем, как говорится, удобрять чужие поля. У вас прямо на дому лавка, где колют свиней, так зачем куда-то ходить за свининой? Поэтому недостойный решил сэкономленное серебро передать вам.

Я, конечно, понимал, что с оставленными им себе деньгами с покупки женьшеня эти монетки ни в какое сравнение не шли, но все же похвалил его:

– Спасибо, что все продумал, эти деньги раздай своим на чай!

– Спасибо, почтенный сановник, ваше высокопревосходительство, – снова склонился в глубоком поклоне старший служитель управы, который тоже горячо выразил мне благодарность.

Хорошая, чтоб им пусто было, штука деньги, какая-то горсть мелочи, а я в устах этого отребья из «почтенного господина» стал «почтенным советником». Получи он от меня золотой слиток лянов на пятьдесят, то земные поклоны отбивал бы, родным отцом называл бы. Я поднял старшину мановением руки. Я рассеянно помыкал им, как собакой.

– Поди приведи мне такого-то, вот эти вещи доставь к эшафоту, там устрой большой очаг, налей кунжутного масла в котел, положи дров и разведи огонь, устрой очаг поменьше, поставь вариться говядину, наладь навес рядом с котлом, под ним поставь большой чан, наполни его водой, вода нужна свежая, питьевая. Еще нужно, чтобы ты приготовил горшок для варки лекарств, рог, из которого вливают лекарство преступнику. Под навесом устроишь мне лежанку с толстым слоем сухой соломы новой пшеницы из урожая этого года. Еще нужно, чтобы ты лично отнес туда мое кресло. Думаю, необходимо, чтобы ты узнал его историю, и ваш хозяин, и генерал-губернатор