Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

– Немедленно отпусти заложников, Сунь Бин! – громко крикнул уездный.

– Пусть этот пес заморский сначала отпустит мою дочь, – сказал Сунь Бин.

– По правде говоря, Сунь Бин, они твою дочь и не арестовывали. Смотри, смотри. – Уездный открыл занавешенный вход в малый паланкин. – Здесь только камень!

– Я давно знаю, что ты враньем занимаешься, – засмеялся Сунь Бин. – У командующего в уездном городе полно глаз и ушей, про вас я давно все знаю.

– Если ты не отпустишь заложников, то безопасность Мэйнян я не смогу обеспечить! – сказал уездный.

– О дочери я уже не думаю и никаких чувств к ней не испытываю, останется она в живых или умрет – на твое усмотрение, – заявил Сунь Бин. – Но я человек великодушный и, хотя заморские псы бесчеловечны, не могу не придерживаться справедливости. Привез тебе этих трех тварей и сейчас отпускаю их!

Он махнул рукой назад, несколько ихэтуаней вытащили из повозки три холщовых мешка и подтащили к мосту. В мешках шевелилось что-то живое. Изнутри раздавались странные звуки.

Ихэтуани остановились на середине моста и стали ждать приказа Сунь Бина. Тот громко скомандовал:

– Отпускайте!

Ихэтуани развязали мешки, встряхнули их, оттуда показались двое поросят в немецкой военной форме и белая собака с немецкой фуражкой на голове. Животные без оглядки с хрюканьем и лаем бегом бросились к Клодту, как дети к родному отцу.

– Они сами превратились в свиней и собак! – на полном серьезе произнес Сунь Бин.

– Они сами превратились в свиней и собак! – хором прокричали его подчиненные.

Уездный не знал, плакать ему или смеяться от того, что произошло. Клодт вытащил пистолет и выстрелил в Сунь Бина. Пуля с характерным звуком попала в жужубовую дубинку, которой тот размахивал. По тому, как Сунь Бин вел себя, создалось впечатление, что не пуля попала в дубинку, а он отбил ее дубинкой. Клодт выстрелил еще раз, одновременно один из стоявших позади Сунь Бина молодцов пальнул в Клодта из длинноствольного дробовика. Вылетевшая дробь рассыпалась вокруг, как из-под взмаха метлы. Несколько дробинок попали в статного жеребца Клодта, тот резко встал на дыбы от боли и сбросил седока. Таща за собой Клодта, конь рванулся к реке. В этот острый момент уездный совершил большой прыжок и, подобно огромному леопарду, повис на шее испуганной лошади. Он успокоил жеребца, у которого из-за дроби с глазами было совсем плохо. А подбежавшая свита вытащила из стремян Клодта, которому дробинка пробила ухо. Потрогав ухо, Клодт увидел кровь и стал визгливо орать.

– Что так кричит его превосходительство генерал-губернатор? – осведомился уездный у переводчика.

– Его превосходительство генерал-губернатор сказал, что будет жаловаться на тебя его превосходительству Юаню! – заикаясь, пролепетал тот.

4

Немецкие войска вместе с ехавшими не одну ночь из города Цзинань солдатами из правого крыла императорской гвардии окружили Масан. Пехотинцы Цин – впереди, немцы – сзади. Они поспешно начали атаку. Уездный и командир батальона пехотинцев Ма Лунбяо стояли, словно два телохранителя, слева и справа от Клодта, у которого было перевязано ухо. Позади них в ивняке изготовилась немецкая артиллерия, у каждой пушки стояли навытяжку четверо солдат, словно четыре деревянных столба. Цянь Дин все еще не знал, отправил ли Клодт телеграмму его превосходительству Юаню с жалобой на него, потому что во второй половине дня, когда только закончилась комедия с передачей «заложников», батальон под командованием Ма Лунбяо, измученный долгим маршем, прибыл на точку.

Организовав питание и ночлег для солдат, уездный специально устроил банкет в честь командира Ма. Человек скромный и приветливый, тот во время застолья все время выказывал уважение почтенному Цзэн Гофаню, а также заявил, что давно восхищается ученостью уездного. Перед завершением банкета командир Ма тайком сообщил Цянь Дину, что Цянь Сюнфэй, казненный «тысячей усекновений» в Сяочжане, был ему хорошим другом. С этого момента уездный почувствовал, что его отношения с командиром Ма приобрели какую-то особую теплоту, казалось, они много лет уже близкие друзья и не имеют секретов друг от друга.

Желая помочь командиру Ма отличиться, Цянь Дин послал всех пятьдесят бойцов своего уездного войска показывать дорогу цинским и немецким солдатам, чтобы еще в предрассветной темноте завершить окружение Масана. Уездный и сам выступил вместе с ними, потому что встреча с «заложниками» накануне оказалась пустой тратой времени, которая ему никаких очков не принесла. Сунь Бин сыграл с уездным злую шутку, немало позабавившись и над ним, и над немцами. В ушах то и дело звучали крики Сунь Бина и его подчиненных: «Они сами превратились в свиней и собак! Они сами превратились в свиней и собак!» Вообще-то, думал уездный, я давно должен был понять, что они не могут оставить в живых трех немцев. Сам же узнал от кого-то, будто бы Сунь Бин и его головорезы поочередно мочились в лицо трем привязанным к дереву солдатам, а потом наверняка принесли немецкие сердца и печенки в жертву духам двадцати семи убиенных жителей Масана. Все это надо было принять в расчет, а я наивно полагал, что немцы еще могут быть живы, да еще смехотворно мечтал, что спасение заложников станет большой заслугой и привлечет ко мне внимание его превосходительства Юаня. На деле разговор с женой спровоцировал меня на беспримерную глупость. Этому подонку Клодту тоже не повезло, он выстрелил в Сунь Бина, а в конечном счете поучаствовал в сотворении легенды, будто бы Сунь Бин настолько хорошо владеет боевыми искусствами, что может отбивать летящие в него пули. А в действительности это одна из шавок Сунь Бина пульнула из дробовика, ранила скакуна Клодта да еще прострелила Клодту ухо. Уездный понимал, что телеграмма с жалобами Клодта, возможно, уже отправлена, а если и нет, то рано или поздно будет отправлена. Может быть, его превосходительство Юань уже покинул Цзинань и уже двигается по направлению к Гаоми, и если он успеет до прибытия сановника арестовать или убить Сунь Бина, то голову еще можно будет сохранить, если нет – все пропало.

Уездный обратил внимание, что уездное войско под началом Лю Пу, которое двигалось впереди гвардейцев, шагало к крепостному валу согнувшись. Эти молодцы в обычное время относились к простолюдинам, как волки и тигры к добыче, а когда приходилось воевать, становились вдруг трусливы, как мыши перед котами. Поначалу ряды солдат были рассредоточены, но чем ближе они подходили к стене, тем плотнее они сбивались вместе, словно спасающиеся от холода куры. Не имея военного опыта, уездный все-таки не один десяток раз штудировал сочинения почтенного Цзэн Гофаня и знал, что обороняющимся