Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

– Подлая дрянь! – ругался ваш дядюшка. – Как только осмелился ты вытворить такое!

Вы же решительно стояли на своем:

– Не гневайтесь, дядюшка, ваше превосходительство. Когда разбойники убивают людей, то это плохо. А вот когда людей казнят, то это верность государству. Вашему глупому племяннику хочется на поле боя, а такого нынче и нет. Вот и приходится закалять свою смелость на месте казни! – Ваш дядюшка еще продолжал рычать, но мы поняли, что он уже смотрел на вас совсем другими глазами…

– Ты, старина Чжао, человек неглупый, – усмехнулся его превосходительство Юань. – Ты не можешь не помнить меня, ты боишься, что я стану осуждать тебя. На самом деле я не считаю это злодеянием. Когда я, следуя указаниям дядюшки, читал книги в управе министерства наказаний, я глубоко и основательно изучил ремесло палача и многому научился. Участие вместе с вами в казни тем более позволило мне обрести особое отношение к человеческой жизни. Этот незабываемый период жизни оказал на меня огромное влияние. И я хочу пригласить тебя на работу к себе в знак благодарности.

Я без конца отбивал земные поклоны и благодарил. Его превосходительство Юань сказал:

– Вставай, повремени с возвращением в Пекин, возможно, нас с тобой еще ждут многие приятные сюрпризы.

5

На экзаменах могут присуждаться триста шестьдесят степеней чжуанъюаня[138] по гражданским, военным и гражданско-военным делам. В ремесле палачей я – первейший чжуанъюань. Эх, сынок, степень ту жалует самолично нынешняя императрица, она раз сказанное никогда не меняет. Титул – это не шутки шутить.

Отрывок из маоцян «Казнь сандалового дерева», «Сын с отцом ведут беседу»

Весть о том, что после успешной казни в Тяньцзине я удостоился теплой встречи у Юань Шикая, подобно камню, брошенному в пруд, подняла во дворе министерства наказаний целую волну. Знакомые на улице поглядывали на меня как-то необычно, я видел в их глазах зависть, но и преклонение перед моими заслугами. Даже спешившие на службу помощники с тюками сложенной одежды при виде меня кланялись в молчаливом приветствии. Это говорило о том, что даже эти прошедшие по обоим спискам сановники выказывали мне особый почет. В такой ситуации сказать, что я в душе был недоволен, было бы неправдой, сказать, что я голову терял от радости, тоже было бы преувеличением. Я всю жизнь обретался в управе и разбирался, где глубоко, где мелко, когда огонь пылает, а когда тлеет. Понимал, что самым высоким деревьям до неба не дотянуться, людям с самым высоким положением до гор далеко, а прихвостню, как бы он ни возвышался, следует прислушиваться к распоряжениям хозяина. На другой день после возвращения в столицу меня принял у себя заместитель министра наказаний, его превосходительство Тун. Присутствовал и сановник Сунь, который ведал тюремными делами. Тун расспрашивал меня о том, как происходила казнь в Тяньцзине, спрашивал во всех подробностях, не опуская мелочей. Я по порядку отвечал. Он интересовался вооружением и подготовкой новых войск из Сяочжаня, спрашивал, как экипированы солдаты, какого цвета у них форма, какая там погода и каково состояние воды в реке Хайхэ, и, наконец, когда спрашивать было больше нечего, поинтересовался, как выглядит его превосходительство Юань. Я сказал, что очень хорошо, на лице румянец, как колокольная медь, заметил, что недостойный своими глазами видел, как он за один присест съел яичницу из шести яиц, большую пампушку и целую миску жидкой пшенной каши.

Его превосходительство Тун посмотрел на Суня и вздохнул:

– Полон жизни и энергии, будущее неизмеримо!

Сунь поддакнул:

– Юань Шикай всю жизнь обучался боевым искусствам, и аппетит у него, конечно, хороший.

Заметив настрой Туна, я решил заодно вставить сущее вранье и сказал:

– Его превосходительство Юань велел недостойному передать вашему превосходительству привет!

– Правда? – взволновался тот. Я утвердительно закивал.

Тун заявил:

– К слову о моем родстве с Юань Шикаем, племянница от второй жены его двоюродного деда Юань Цзясаня – моя родная тетка!

– Его превосходительство вроде бы упоминал об этом, – подтвердил я.

– Вьющиеся усики тыквы – все родственники, что и говорить! – воскликнул Тун. – Старина Чжао, что касается казни в Тяньцзине, где ты представлял министерство наказаний, то задача тобой была выполнена очень хорошо, репутация министерства только укрепилась, государственный секретарь его превосходительство Ван тоже очень доволен. Сегодня я призвал тебя, чтобы объявить тебе благодарность. Надеюсь, ты не зазнаешься, будешь добросовестно отдавать государству все силы.

– Ваше превосходительство, – сказал я, – после возвращения из Тяньцзиня у меня все время болит запястье, недостойный…

Сановник Тун перебил меня:

– Императорский двор уже работает над изменениями в законодательстве, согласно которым тысяча усекновений, разрубание пополам и другие жестокие казни могут быть отменены. Боюсь лишь, отныне тебе, бабушка Чжао, негде будет применить себя! Ваше превосходительство Сунь, – сановник Тун встал, – выделите от вашего управления тюрем десять лянов серебра для Чжао Цзя, только не забудьте передать ведомость в министерство! Вознаграждение – тоже задумка превосходительства Вана!

Я тут же опустился на колени, отбил земной поклон, потом, согнувшись в поясе и пятясь, вышел, обратив внимание, что лицо сановника Туна вдруг помрачнело и стало отличаться от того дружелюбного выражения, с каким он претендовал на родство с его превосходительством Юанем, будто они с ним были Небом и Землей. Переменчивые настроения у сановников не редкость, я их норов знаю и ничуть не удивился.

Шел на убыль первый месяц, приближался второй. Плакучие ивы на краю речки, что протекает перед министерством наказаний, стали покрываться зеленью, софоры во дворе деловито облепило множество ворон, но приятные сюрпризы, которые мне сулил его превосходительство Юань, так и не наступали. Неужели он имел в виду награду в десять лянов от сановника Туна? Нет, конечно, нет, от пожалованных им двухсот лянов я же отказался! Так эти десять лянов – вот и весь «приятный сюрприз», что ли? Я твердо верил, что слова Юаня были вовсе не шуткой, что мы с его превосходительством – старые друзья и что он не может оставить своего верного пса с пустым брюхом подлизывать чужую мочу.

Вечером второго числа второго месяца начальник Сунь лично уведомил меня, чтобы утром в четвертую стражу я встал, подогрел воду и помылся, из еды съел только полпампушки, никакого имбиря, чеснока и иных вещей, дающих резкие запахи. Мне было наказано одеться во все новое и не иметь при себе никаких острых предметов. В пятую стражу я должен был прибыть к тюремному приказу и там ждать. Я сначала хотел спросить, в чем, собственно, дело,