Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опер затушил до мундштука докуренную папиросу, по привычке поискал глазами урну, не нашел, носком ботинка вырыл в песке ямку и захоронил в ней окурок (беседа велась в школьном дворе, на лавочке возле городошной площадки). Огорошенный неожиданным поворотом ситуации, Олег не находил что сказать, и оперу стало жалко мальчишку, вляпавшегося как кур в ощип. И он сказал ему то, что по долгу службы говорить был не обязан:
– А вот персонального дела об аморальном поведении вам с подружкой, похоже, не избежать – слышал я в школе такой разговор. Готовится совместное заседание партийного и комсомольского бюро, ждут только моих материалов. Разъехаться бы вам по сторонам на время каникул, а там все и поприутихнет...
Наташкиной гордыне только персонального дела не хватало!
– Уезжаю к отцу, – заявила она матери. – Ноги моей в хохлацкой школе не будет!
– Уезжай, доченька, – со вздохом согласилась мать. – Хоть и верю я в твою чистоту, как в свою собственную, но деревне ничего не докажешь. А учителя у всех на виду и авторитет должны сохранять...
Олег отплывал первым – им было в разные стороны, – и Наташа пришла на пристань его проводить.
– Тебе было хорошо со мной? – с надеждой спросил Олег. Наташа ответила не задумываясь:
– Ты не такой, как все, умеешь хорошо рассказывать, и мне с тобой было интересно.
– И ты меня ни капельки не любила? – продолжал терзать душу Олег.
– Наверное, – уклонилась от прямого ответа лукавая Наташа, чтобы облегчить расставание. Все равно всему конец.
Перед самым отвальным гудком Олег преподнес ей трагические стихи:
Предательства жестокая игла Меня пронзила в сердце под лопатку, Судьба мою любовь не сберегла От тех, кто смотрит в скважину украдкой. Они свои лягушечьи сердца Холодной липкой злобой наполняют И, не скрывая масками лица, Любовь и честь прилюдно распинают. Наташа! О прошедшем не жалей – Живи на белом свете беспечально, А на развалинах любви моей Провоют Войтюки свой клич шакалий.На этот раз, может впервые по такому поводу, Наташа заплакала. «Какие все люди гадкие...» – причитала девчонка, сознавая в глубине души, что расстается с первой любовью и что такого чистого чувства и такого друга у нее уже никогда-никогда в жизни не будет.
Пароходы увозили Олега и Наташу в разные стороны. Встретятся ли они еще, сведет ли их изменчивая судьба когда-нибудь на одной дорожке? Не знаю, успокою ли я моих читателей, если сообщу, что еще встретятся. Через многие годы, когда на висках у обоих засеребрится иней, а на плечах повиснет масса всяких житейских условностей и ограничений, случится у них еще одна встреча, яркая и кратковременная, как след метеорита в осеннем небе, и оставит в их душах и судьбах такую же опаленную впадину, какую оставляет при столкновении с поверхностью земли болид.
Но это уже тема другого романа, который ждет своего часа.
А сегодня Наташу на пристань к Трем кедрам провожает уже отец. Наташа уезжает учиться далеко и, наверное, навсегда.
– Выучишься на швею – голодать не будешь, – напутствовал дочь Игорь Юрьевич. – Будешь умницей – сколько смогу, буду тебя поддерживать. Опасаюсь я, что больше никогда не увидимся: из такой дали, да без денег, ты и на похороны ко мне не успеешь... Писать-то хоть будешь?
– Конечно, – с легкостью соврала Наташка и покраснела от собственного вранья. Но в темноте отец этого не заметил. Чтобы не разводить ненужных ей сантиментов, Наташа оставила отца возле чемоданов, а сама отошла к костру, возле которого толпилась молодежь и чудесно пел под гитару Колонтаец:
Была весна, взошла трава на старой площади, Плыл белый катер по разлившейся реке, Внутри него рвались из сил стальные лошади, И звон гитары отдавался вдалеке. Дрожали струны на гитаре ненастроенной,
