Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

так заложено богами: Выть на луну от страсти и в мороз. Они всю жизнь серы и моногамны И тащатся, всегда поджавши хвост. Вот потому все волки однолюбы: С волчицей жить – по-волчьему и выть. А если вздумаешь в семье оскалить зубы, И хвост поднять – тогда тебе не жить. Однажды, лежа на вагонной полке, Мне приоткрыл секрет охотовед: В глухой тоске ночами воют волки, Поскольку от жены исхода нет. Но где-то на Памире иль в Тибете Среди аборигенов ходит толк, Что бродит там единственный на свете Свободный и отважный красный волк. Не подчинен магическому кругу, Прямолинеен, ласков, и притом Он любит не одну свою подругу И ходит с гордо поднятым хвостом. Приятели! Я тост вам предлагаю И всех прошу по полной осушить За тех подруг, что хвост нам поднимают И не дают по-волчьему завыть.

Колонтайцеву песню приветствовали и возгласами, и похлопыванием по плечу со всего размаха, и поднесением полного граненого стакана – после чего с ним становится неинтересно.

Оставим их с Микешей допивать и допевать, а сами отойдем к мужикам степенным, вроде фельдшера Пластуна и капитана Ермакова, который сызнова объявился и шастает по поселку, всем докучая расспросами и разговорами. Вот и теперь он пристроился к мужикам, которые помаленечку выпивают, шевелят картишками и слушают любимца публики фельдшера, знаменитого мастера занимать застолье и сокращать зимние вечера. Рассказами Пластуна можно заслушаться – и где он только их откапывает! И капитан Ермаков старательно слушает, мотая на свой «протокольный» ус. Предварительно обдуманную затравку для разговора о придурках, вроде Виктора Седых или Миши Тягунова, он сам же осторожно подкинул ожидающей публике в надежде что-нибудь высветить в темном деле их исчезновения, но тема криминального развития не получила: мужики сошлись на том, что Витьку придурком назвать никак нельзя, Мишу Тягунова, хотя и имевшего странности, – тоже, завхозами придурков не ставят. Да и вообще трудно провести черту, которой отделяется дурь от придури. Дурь – это глупость, возведенная в административную степень, в закон писаный и неписаный, но перед которым умные робеют; а придурки – те, что при полных дураках прислуживают, в надежде выйти за заслуги в полные, преклоняются. Умный, по их мнению, это тот, что при власти, при должности, в почете и наградах, в довольстве и сытости. Полный дурак – это тот, что при наградах, но ни власти, ни сытости не имеет, зато полон служебного рвения. Впрочем, случаются и исключения, когда умного не то что от дурака или придурка не отличишь, но можно даже принять и за умалишенного – а это уже статья особая, хуже которой некуда.

Тут фельдшер Пластун, никогда не начинавший своих рассказов без повода и предварительной подготовки, встрепенулся, как птицелов у сети, и дернул за ниточку разговора – тема попалась к нему в силок и забилась в умелых руках рассказчика:

– Это ты верно, Клавдиян, сказал, что умного от дурака отличить трудно, особенно если умный разгорячен, обижен или на взводе. Я не говорю про пьяных (водка всех – и дураков, и умных – уравнивает), а про тех, кто собой не владеет. Помню, когда я еще в медучилище учился, отправили меня на практику в районный центр. И пришлось мне подрабатывать в их вытрезвителе, за гроши, но для студента и это деньги. Произошла там накануне революционного праздника очень непростая история с ревизором из областного совета профсоюзов.

Работал в этом совете один уважаемый дедок, ревизором. Жил он одиноко, делу отдавался самозабвенно, в командировках не скучал, и за то его держали на нищенской ставке ревизора, хотя пенсионный возраст давным-давно для дедка наступил. И все бы ничего, да имелись у этого ревизора две особенности: во-первых, он воевал при Колчаке в краснопартизанском отряде Платона Лопарева, был пойман, осужден, приговорен к расстрелу и чудом вызволен. За заслуги потом получил звание «Красный партизан Сибири», соответствующее удостоверение и льготы, какие не приснятся и нынешним кавалерам Золотой Звезды. Но, надо отдать ему должное, партизан не зазнался и своим званием не бравировал, вспоминая о нем только накануне великих революционных праздников и перед Восьмым марта, что давало повод острословам уверять, что и среди прекрасного пола он партизанил не менее удачно, чем в колчаковском тылу. И даже, что именно за это свое партизанство едва не поплатился жизнью. Однако все это шуточки.

Вторая особенность нашего ревизора заключалась в его пристрастии к древней индийской науке йоге, какой ее секты – не берусь сказать, но определенно, что в основе ее учения лежит очень