Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

простоте не скажет: на любой вопрос – три часа политграмоты, кого хочешь утомит и замучит, а толку не добиться. И поделом бы ему, варнаку, съездить отчитаться за свои рапорты, да боязно – как бы колхоз не подвел, не опозорил. Отрыгнется потом не раз: обойдут проштрафившихся и машинами, и ссудами, и фондами – нахлебаешься. Нет, надо что-то придумывать. Выбрались правленцы на бывшую поскотину посмотреть, что у них на конец лета из кукурузных зерен произросло, да и запечалились: произросла на вскрытой целине лебеда, да чернобыльник, да вредная трава ванчик, да васильки, да осока с овсюгом, да еще... Чего там еще не оказалось – и все это росло и переплеталось между собой. Не оказалось одной только кукурузы.

– Трын-трава, – огорчился счетовод Чулков, – а вот у Ирины Новосельцевой вымахала выше моего роста, и даже початки имеются...

– Вот и пошлем на выставку Ирину с ее кукурузой, вместо ударницы. А Пашку отрядим вместо агронома – для поддержки, – хохотнула Соня Михайлова. Так просто сказала, из озорства, не подумав. Но неожиданно попала в самое яблочко.

– Дело предлагает Михайлова, – вдруг поддержал ее Яков Иванович. – Так и надо сделать.

На этом и порешили. И сегодня Ирина в новом плюшевом жакете бережно обнимает специально упакованный в мешковину пышный выставочный кукурузный сноп с собственного огорода. Ей завидуют: повезло за счет колхоза в город прокатиться. Вроде бы и не по заслугам, не на колхозном поле работала, а в свое удовольствие на личном участке.

Павел Игнатьевич Нулевой, при пиджаке и галстуке по такому важному случаю, подобные разговоры решительно не одобряет: никаких личных огородов ни у кого из колхозников нет и быть не должно, поскольку вся земля колхозная и приусадебные участки даются членам колхозного двора в пользование. А значит, Иринин огород – вовсе не ее, как и кукурузное зерно, которое было выделено ей правлением для политически важного эксперимента. И то, что эксперимент удался, заслуга прежде всего партбюро, правления и его, Пашки, в первую очередь, поскольку он Ирине благоприятствовал и на колхозные работы не отвлекал. А значит, полагается ему за это премия...

– Звезда тебе полагается, Павел Игнатьевич, героя социалистического блуда, – это Колонтаец решил подзадорить заносчивого колхозничка. – Потому что не работник ты, а великий блудник на этой ниве.

– Сам ты блудник! – возмутился Пашка. – Исполнительный лист получил, а теперь уезжаешь – от алиментов бежишь. И Микеша возле тебя такой же бродяга и бабник. Не умеете вы жить, как людям полагается, семьей, с детьми, женами, родней, а бежите по свету как волки-одиночки...

– Семьей, говоришь? – усмехнулся Колонтаец. – А что семья по-твоему, как не волчья стая? Ты когда-нибудь в примаках жил, с тестем и тещей? Не пробовал? А попробовал бы – узнал, от чего волки воют. Хотите, я спою вам? – это Колонтаец адресовал конечно же не Пашке, а молодым, собравшимся вокруг его гитары. Колонтаец поправил на лбу чуб, провел ладонью по струнам и запел, делая вид, что текст песни ему неинтересен:

Товарищ, я спою тебе как другу, Покуда ты гуляешь холостой, О прелестях магического круга, Который называется семьей. Семейный круг – тарелка суповая: Когда несешь, боишься расплескать, А что она на дне своем скрывает, Узнаешь, если сможешь расхлебать. Семейный круг – как праздник возле елки. Кто взялся за руки – от радости поет, Но праздник кончится – останутся иголки, Которые никто не соберет. Вся наша жизнь обставлена флажками, За них не вырваться – хоть выбейся из сил. В семейном круге мы живем волками, Где каждый сам себе невыносим. Волчица за собою водит стаю, Держа по ветру очень чуткий нос. За нею вслед понуро поспешает Ее супруг, всегда поджавший хвост. От скуки агрессивная волчица Его куснет, не в силах зла унять, А серый ей покорно подчинится, Не думая, что можно хвост поднять. В кругу волков сильны законы стаи – Не нарушай сложившийся уклад. А если кто-нибудь свой хвост заподнимает – Того тихонько, по-семейному, съедят. В природу волка