Северная и восточная Тартария - Николаас Витсен

вырубая лес, делали дороги более ровными и менее грязными. Несмотря на это, после того, как несколько тысяч всадников и телег, которые задолго до рассвета уходили /W 191/ вперед, прошли по этой, проложенной дороге, они оставили прежнюю дорогу, которая стала непроходимой, и даже император и его маленький сын (принц десяти лет) и вся другая знать во многих местах вынуждены были идти пешком, прямо по грязи и стоящей воде, так как они боялись, что от падения лошадей на деревянных мостках и неравномерно расположенных и скрытых под грязью, они подвергали себя большой опасности. Когда такое большое количество людей было вынуждено останавливаться около узких мест таких дорог и мостов, которых особенно много было в долинах, то после того, как император и самые близкие приближенные миновали это место, возникали спор и борьба, и многие падали в воду, и многие пытались идти по скользким проходам, толкаясь, и падали в глубокую воду и обманчивые болота. Эти трудности были так велики и так протяженны — по всей Тартарии и почти по всему Востоку, — что старые люди, которые больше 30 лет путешествовали со двором, признавали, что еще никогда не были так изнурены.

При этих тяжелых переходах император несколько раз по отношению ко мне доказывал свое расположение. Когда мы в первый день нашего возвращения, незадолго до захода солнца, пришли к большому ручью, вода в нем настолько поднялась, что перейти его было невозможно. Император тогда взял небольшую лодку, которая случайно попалась под руку, и сам перевез сперва принца, своего сына, затем несколько главных принцев, но когда другие принцы, знать и мандарины со всей армией оставались ждать на берегу ручья и очень хотели перебраться (ибо наступала темная ночь, и палатки и все дорожные принадлежности уже двумя днями раньше были отправлены вперед и перевезены, следовательно, они должны были переночевать эту ночь без ужина, а многие и без обеда, под открытым небом, в довольно холодное время года), то император вернулся с противоположного берега и привез с собой еще лодку и крикнул во все горло: «Где Нан Гоай жим?» (это у них мое имя). На что его тесть ответил: «Он здесь». А император прибавил: «Пусть он идет в лодку». Оставив других, он приказал мне плыть вперед. И было ясно всем: и мандаринам, и знатным людям, которые трудились всю следующую ночь, чтобы переправиться, — какое выказано нам уважение.

То же самое происходило на следующий день. Когда император к полудню вместе с остальной знатью, то есть с теми, которые всю предыдущую ночь постепенно переправлялись через первый ручей и дошли до другого, более широкого, и он велел перевезти палатки и другие вещи на нескольких маленьких лодках от полудня до захода солнца и велел, чтобы я и еще несколько человек переправились с его людьми (оставив других знатных на ночь на том берегу). И когда тесть императора через поверенных императора спросил, переехать ли ему на эту ночь (так как он говорил: «Нан Гоай жим пользуется той же палаткой и тем же столом»), то император ответил: «Надо, чтобы вы переехали; что же касается Нон Гоой жима, то я его снабжу своими палатками и моим столом».

Когда я переехал, император, сидя на берегу ручья, приказал мне сесть около него вместе с двумя сыновьями западных корольков и первым тартарским колао, которому он также всегда оказывал особую благосклонность. И так как в эту ночь стояла очень ясная погода, он захотел, чтобы ему назвали все созвездия, которые он мог увидеть в верхней половине небесного свода, так же по-сински, как и на европейских языках. Да, он сперва сам повторял то, что он раньше учил. После этого он достал небольшую карту звездного неба, которую я ему преподнес несколько лет назад, и начал объяснять, как он с помощью звезд узнает время ночи, и развлекался таким образом, показывая свое знание присутствующей знати. /W 192/ Это и другие доказательства благосклонности (например, то, что он часто во время обеда и ужина посылал мне еду со своего стола) были так велики и просты, что всем были понятны, так что когда два дяди императора, которые были государственными графами и самыми главными среди всей знати, после нашего возвращения ко двору Пекина, на четвертый или пятый день пришли ко мне домой, то сказали нашим сотоварищам: «Так велика была благосклонность императора к Нан Лао Йе (так меня с почетом называли), что, даже когда он иногда казался печальным или утомленным, взглянув на Нан Лао Йе, становился веселым и радостным». Эта благосклонность императора немало облегчила наш очень трудный путь. Но я не могу найти в себе причину такой большой благосклонности.

По этой милости императора (умалчиваю о многих других вещах и заканчиваю рассказ о нашем возвращении) я вернулся 9 июня поздно ночью живым, и здоровым, и в сохранности обратно в Пекин, хотя многие в пути падали с лошади и вернулись с вывихнутыми и ушибленными членами, а многие, заболев, не доехали и остались на дороге.

Здесь меня могут спросить, какую пользу и какие плоды принесло предпринятое путешествие для нашей миссии, на что я отвечаю: во-первых, я должен был повиноваться приказу императора, который хотел, чтобы я непрерывно находился в его обществе, потому что от его милости полностью зависит плодотворность и успех всей нашей миссии.

Во-вторых, во время пути (хотя и с плохими дорогами) я во многих местах, из которых самое отдаленное Ксин Ям, главный город области Ляотун, на последней границе ее, и, наконец, в самом Кирине и в самом крайнем месте (так сказать) земного шара, в Уле, нашел несколько христиан, у которых принял исповедь, и других, обращенных раньше, я крестил: они из-за отсутствия такой возможности с большим трудом могли заботиться о своем будущем блаженстве. И среди этих христиан было двое со степенью бакалавра, а другой уже давно считался среди лиценциатов, которые все живут в пределах области Ляотун, то есть в знаменитом городе Каюме.

К этому городу я направился, отойдя от королевской дороги, на полдня, потому что путешествие, которое не прерывалось, не позволяло задержаться дольше.

В-третьих, благодаря этому очень долгому путешествию я имел возможность очень многим из знати и мандаринов дать понятие о христианской религии и объяснил им цели и методы наших миссионеров, или европейских священников. Ибо, не только знать, но и корольки, чтобы сократить такой длинный и трудный путь, меня часто приглашали (чтобы поговорить) и спрашивали о многих вещах и