Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

— Все пропало, Фреда!

— Как это: пропало? — Заявление Марии привело Фреду в состояние крайней растерянности. — Осмелюсь заметить: в этом доме никогда ничего не пропадает. Значит, плохо искали. Следовало бы позвать меня.

— Ах, Фреда!.. Ничего-то ты не понимаешь…

— А что нужно понимать? Отлично понимаю, что, судя по вашему виду, всю ночь не сомкнули глаз, пытались найти какой-то пустячный предмет. Большую глупость трудно даже представить. А через несколько часов репетиция! Где это видано: вести себя как несмышленый ребенок? Немедленно идите в ванну. И спать. Спать. У вас всего три-четыре часа. Господи боже, придется дать успокоительное. Сколько живу, не могу такого припомнить. Потратить ночь на какие-то пустые поиски…

Успокоительное возымело свое действие, и через несколько часов Мария проснулась свежей и отдохнувшей. Ночные страхи исчезли. Чтоб, конечно, в подходящее время вернуться снова. А вдруг случится что-то такое, что отдалит от нее Густава, заставит его бросить ее? Любое его опоздание, любое продолжительное отсутствие становились поводом для душевных тревог и волнений.

И, как это часто случается, все словно бы нарочно оказывалось против нее. Приближался день премьеры. Репетиции становились все более нервными и утомительными. Густав в свою очередь подписал контракт с киностудией в Граце и теперь постоянно был в разъездах. Встречи становились все более редкими, короткими и казались уже не такими радужными, не такими безоблачными, как прежде. В машине, в концерте, за столиком в ресторане Мария все чаще замыкалась в себе, держалась настороженно, казалась хмурой и молчаливой.

— Выше голову, Мисси! — говорил ей Густав. — Понимаю твое недовольство. Не виделись целую неделю. Но вина не моя — прародительницы Евы, которая из-за своей неосмотрительности обрекла всех нас на необходимость зарабатывать в поте лица хлеб насущный. Но хлеб хлебом, моя цингарелла, а вот насчет денег… Вскоре они потребуются нам в большом количестве. Ты не задумывалась над этим?

— Я думаю о том, что выглядишь переутомленным. И опять очень бледный. Что ж касается денег… Меня они никогда особенно не привлекали.

— Когда их нет, отсутствие ощущается, и очень сильно.

Он взял руку Марии, прижал к своей щеке, но Мария легонько отняла ее.

— Густав, — проговорила она, разглаживая своим тонким белым пальцем почти невидимую складку на скатерти. — Я давно хочу поговорить с тобой об одном очень серьезном деле.

— Да-а? — удивился он. — А мне казалось, это я должен поговорить с тобой.

— Не смейся, пожалуйста… Вопрос в самом деле… очень сложный.

— Но что случилось — ради самого бога? С каких-то пор я стал замечать, что с моей Мисси что-то происходит… Но слушаю тебя… Слушаю. Весь — воплощенное внимание.

— Густи, ты знаешь, что я была замужем?

Он удивленно, слегка оторопело посмотрел на нее.

— Не понимаю. Мы столько лет знакомы. Ты же неизменно одна. Не понимаю…

— Значит, ничего не знаешь. Я была замужем за одним русским актером. Большим актером. Однажды хотела тебе рассказать об этом, но ты все превратил в шутку. Не захотел слушать.

«Нужно все же отыскать эту злосчастную бумажку, — решила она, увидев, что он буквально потрясен. — Ах, Саша! Каким же предусмотрительным ты оказался!»

Он еще больше нахмурился.

— И что же дальше? Что случилось? Пытается шантажировать?

Она вздрогнула.

— С чего ты взял? Как мог представить такое? Это замечательный человек. Если еще жив. Ведь я ничего о нем не знаю.

Мария замолчала, продолжая разглаживать несуществующую складку. Он следил за ней какое-то время взглядом исподлобья, затем спросил:

— Ты любила его?

Что она могла ответить?

— Да. По-видимому, любила. То была полудетская любовь, любовь ученицы к учителю. Так, по крайней мере, понимаю это сейчас. Более всего экстаз и восхищение, чем настоящая любовь. Но нет, не подумай, будто я оправдываюсь. Была за ним замужем. Это факт.

— И решила, что это может как-то повлиять на наши отношения? Да?

«Какие отношения? — хотелось закричать ей. — Я словно вижу тот день, когда жду, жду тебя, ты же не приезжаешь из своего Граца».

— Выбрось из головы этот абсурд, мой цыганенок, — казалось, он читает ее мысли. — Ты накануне премьеры, поэтому должна думать только о ней. Мобилизовать все душевные силы. Не имеет никакого смысла пропускать через сито наше прошлое. Сейчас тебе более всего нужны душевный покой и хорошее настроение.

Легко сказать. Душевный покой и хорошее настроение были и словно с водой утекли. Она, не имевшая до сих пор никаких других стремлений, кроме одного — целиком отдать себя искусству, зрителю, теперь во власти чувства, которое оказалось более сильным, нежели все, что было до этого в жизни.

На сцену она вышла в состоянии полного смятения, и, кто знает, может, именно благодаря ему премьера «Мадам Баттерфляй» оказалась истинным триумфом. Аплодисменты перед опущенным занавесом все не стихали и не стихали. Марии много раз приходилось выходить на поклоны, и она с признательностью склоняла голову перед публикой. Выходила она и в сопровождении партнеров. Затем снова одна. Все ее страхи, все сомнения словно рукой сняло. Она снова полностью владела собой, была хозяйкой своей судьбы. И, кланяясь бесчисленное количество раз встречающей ее бурными овациями публике, говорила себе, что какими бы ни были испытания, которым в дальнейшем подвергнет ее судьба, этих мгновений достаточно для того, чтоб считать себя счастливой. Когда она вошла в уборную, овации в зале по-прежнему не стихали, и шум их все еще стоял в ушах. Фреда со слезами на глазах обняла ее и подвела к кушетке.

— Садись, отдохни немного, чудо неземное, Мария моя дорогая!

Было странным слышать, что она обращается к ней по имени, но обе они были так взволнованны, что даже не обратили внимания на эту непривычную деталь.

Окончательно придя в себя и вновь обретя возможность замечать происходящее, Мария почувствовала удивление и в какой-то степени разочарование. Уборная была пуста. И только одна корзина, что правда, необыкновенно большая, царственно покоилась на столе посередине