Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

Они действительно стали ей родными, она рвалась на Силлегские острова, в их чудесный дом, в их прекрасную семью, умело построенную госпожой Игтрауд на фундаменте любви и мудрости. В этой семье выросла её любимая Эллейв, а значит, это была теперь и её семья.

Но опять — Ниэльм, батюшка, госпожа Розгард... Онирис разрывалась. Тут бы ей впору снова захворать ознобом горя от таких переживаний, но недуг, к счастью, не повторялся. А вот по поводу её сердца у врача были опасения, и он прописал Онирис два новых лекарства вдобавок к тем, которые она уже принимала. Он также предупредил, что таких средств на Силлегских островах может не быть, и посоветовал запастись ими перед отъездом. А потом, возможно, придётся заказывать их с большой земли.

Срок ареста Эллейв подошёл к концу. Онирис с Ниэльмом, батюшкой Тирлейфом и Одгунд дожидались её в вестибюле главного здания морского ведомства: заседание комиссии по её делу проходило за закрытыми дверями. Ниэльму было скучно сидеть просто так, и Одгунд повела его на прогулку по ведомству, показывая и рассказывая, как здесь всё устроено. Особенно на мальчика произвела впечатление библиотека. Сколько было здесь собрано книг на морскую тему! Чтобы их все перечитать, наверное, и десяти жизней не хватило бы.

А какие восхитительные модели парусников стояли в стеклянных ящиках! Здесь были собраны все корабли, какие только существовали в Нави с самого зарождения мореплавания. Ниэльму, с одной стороны, хотелось их бесконечно разглядывать, а с другой — он не хотел пропустить момент, когда Эллейв выйдет на свободу. Он хотел стать первым, кто её обнимет. Уходя с Одгунд на прогулку по ведомству, он даже попросил Онирис, чтобы та её не обнимала, если он запоздает.

А тем временем Эллейв наконец показалась на пороге кабинета. Перед заседанием комиссии ей разрешили привести себя в полный порядок, поскольку в такой ответственный день ей следовало выглядеть безупречно. На её голове золотился отросший ёжик, мягкая поросль коротких бакенбард обрамляла её щёки, мундир был незапятнанно блистателен и отглажен, сапоги сверкали. Истощённой она не выглядела, поскольку голодом её в крепости не морили, хотя кормили и не слишком изобильно и разнообразно. Но чуткому и внимательному, придирчивому взгляду любящей Онирис всё же показалось, что её лицо несколько заострилось, черты стали жёстче, суровее... Впрочем, в том была «заслуга» отнюдь не облегченного питания, а моральных тягот, в бурном водовороте которых Эллейв оказалась. Утрата «Прекрасной Онирис», которую она любила всем сердцем и душой, болезненнее всего ударила по ней. Служить она была согласна где угодно, лишь бы дорогой её сердцу корабль оставался при ней. Дело было даже не в престиже первого, самого высокого класса судна, к коему принадлежала «Прекрасная Онирис», а в той связи, которая образовалась между кораблём и капитаном. Экипаж, разумеется, тоже был опечален известием о том, что Эллейв снимают с командования и переводят на другое судно.

Но Эллейв старалась не показывать своих душевных страданий, своего горя от разлуки с кораблём — держалась стойко и, как всегда, оставалась бодрой и подтянутой. Лишь взгляд Онирис, обострённый любовью, и мог заметить эту неуловимую печать горечи на её светлом и прекрасном лице. Оно озарилось ясной, лучистой и клыкастой улыбкой, а взгляд, обращённый на Онирис, засверкал знакомыми волчьими искорками — ласковыми и жаркими, страстными и пристально-нежными.

— Всё, любимая, я свободна как ветер! Иди же скорее ко мне! — воскликнула она, протягивая к ней руки.

Расстояние между ними стремительно сократилось до нуля, и Онирис, вложив в ладони Эллейв свои руки, протянула губы для поцелуя. Он с беззастенчивой звериной страстью и ласковым нахальством окутал её уста: плевать Эллейв хотела на то, что вокруг — общественное место, а по коридорам снуют служащие ведомства, она хотела наслаждаться губами любимой женщины. Но Онирис касалась её лишь ладонями, поэтому за поцелуем последовал недоуменный вопрос:

— Милая, в чём дело? Ты не хочешь меня обнять?

Онирис со смешком объяснила:

— Увы, очередь на объятия я уступила Ниэльму. Он пожелал быть первым, кто обнимет тебя на свободе. А уж только потом — я и все остальные.

Эллейв обвела вокруг себя нетерпеливо сверкающим и смеющимся взглядом.

— Ну и где этот маленький негодник?! — воскликнула она с шутливым возмущением. — Кого обнимать-то?

— Они с госпожой Одгунд где-то здесь гуляют, Ниэльму очень хотелось посмотреть ведомство, — ответила Онирис, с пристально-нежной, солоноватой от слёз радостью любуясь своей ненаглядной избранницей.

Однако здание ведомства было огромным — где же их теперь искать?

— Кажется, я знаю, где они с наибольшей вероятностью могут находиться, — усмехнулась Эллейв.

Она стремительной поступью направилась в исторический зал, где выставлялись модели кораблей. Своими длинными ногами в блестящих сапогах она делала огромные шаги, и Онирис с батюшкой еле поспевали следом за ней.

Разумеется, Ниэльм был там — глазел на модель старинного двухпалубного корабля и пытался найти отличия в парусном вооружении в сравнении с современными моделями. Паруса были самыми настоящими, их ткань содержала особую пропитку, благодаря которой им придали надутую форму. Конечно, никакого ветра внутри стеклянных кожухов не могло быть, но создавалось впечатление, будто паруса наполнены им, и корабль мчится по волнам. Задняя стенка кожуха была непрозрачной, с морским пейзажем в качестве фона.

Забавно было наблюдать, как горели глазёнки Ниэльма, когда он пожирал жадным взглядом великолепно изготовленную модель, и в уголках губ стоявшей рядом Одгунд притаилась тёплая ласка. Эллейв тоже несколько мгновений смотрела на мальчика, подрагивая широкой улыбкой, а потом двинулась к нему уже неторопливым шагом. Остановившись у него за спиной, она вместе с ним смотрела на модель.

Что-то почуяв лопатками, Ниэльм обернулся и радостно вскрикнул, а Эллейв с шутливой строгостью сказала:

— Ну и что это значит? С какой это стати ты запрещаешь сестрице Онирис первой обнимать меня?

Её губы были неулыбчиво сжаты, но Ниэльм в их суровость не поверил, он верил её глазам, которые неприкрыто искрились озорным смехом. Наверно, искорка этого озорства, притаившаяся в глубине волчьих глаз Эллейв, и была неуловимой чертой сходства между ними. Огромная и сильная, с виду взрослая и серьёзная госпожа корком не утратила своего внутреннего ребёнка, и рядом с Ниэльмом это дитя проступало из неё, что и роднило их между собой. Оттого им и было так хорошо, так весело вместе. Это был тот действительно редкий случай подлинной дружбы между взрослым и ребёнком, когда совсем не ощущалось неравенства и разницы в возрасте. Позиция взрослого в отношении Эллейв к