Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

успокоила её Одгунд. — Нам главное — чтобы ты сама приехала, а в качестве избранницы или уже законной супруги Эллейв — неважно. Никто не будет в обиде, и так, и эдак будет славно. А всё остальное — мелочи. Не думай ещё и об этом, тебе и так хватает огорчений.

Онирис с благодарностью за тепло и поддержку улыбнулась ей.

— Сыграем свадьбу здесь, до отъезда, — решила она. — Чтобы госпожа Розгард за нас порадовалась. Так будет правильно по отношению к ней. Я ведь и так уезжаю от неё, а если ещё и свадьбы её лишить — совсем несправедливо получится.

— Как ты скажешь, любовь моя, так и будет, — сказала Эллейв, накрывая её пальцы ладонью и нежно пожимая.

Вернулись батюшка Тирлейф с Ниэльмом, и все смолкли. Мысль о расставании с мальчиком рвала душу на части, глаза у Онирис снова были на мокром месте, и только тёплая и сердечная поддержка мягкого взгляда Одгунд немного облегчала её печальное бремя.

— А сейчас я предлагаю следующее, — сказала Эллейв, многозначительно поблёскивая глазами в сторону избранницы. — Ниэльм с батюшкой и Одгунд погуляют втроём и приятно проведут время, а мы с Онирис... тоже приятно проведём время, но отдельно и вдвоём.

Нутро Онирис сладко ёкнуло, а щёки залил жар румянца. Она шаловливо тронула ногой сапог Эллейв под столиком, а над его поверхностью рдело её лицо в беспомощной попытке сохранить чопорную серьёзность. Эллейв неприкрыто потешалась над её неловким положением, клыкасто улыбаясь во всю свою великолепную волчью пасть. Её сапог в ответ нежно тронул туфельку избранницы.

— Если будет желание, заглядывайте на ужин в моё жилище часикам этак... — Эллейв глянула на карманные часы, — этак к шести. Думаю, к этому времени мы с Онирис уже... э-э, освободимся.

Сладострастные намёки так и сыпались, так и искрили. Понимал ли Ниэльм, о чём речь? Возможно, и понимал, но делал невинный вид. А побывать в ведомственной квартире Эллейв он очень хотел и сразу пообещал, что непременно будет у неё точно в шесть.

Объятия и поцелуи начались ещё в повозке, руки Эллейв опять расшалились и привели одежду Онирис в возмутительный беспорядок, так что ей перед выходом пришлось застёгиваться и всё поправлять: мало ли, вдруг соседи на лестнице встретятся.

Мимо соседей они прошли чопорно и пристойно, приподняв шляпы в приветствии, а едва дверь жилища Эллейв за ними закрылась, Онирис очутилась в центре рычащего, смеющегося и страстно, ненасытно целующегося урагана. Ураган этот закружил её по комнате, осыпая каскадами нежных слов и жгучими звёздами поцелуев.

— Ну, держись, любовь моя, — пророкотал ей на ухо волчий рык звёздной бездны. — Я соскучилась! Съем тебя, моя сладкая...

Онирис сама желала быть съеденной до последней крошки и выпитой до последней капли. Она сама страстно звала своего любимого зверя к себе, раскрываясь ему навстречу, как бутон... Бутон этот, к слову, волк сперва основательно побаловал языком, а потом посеял в нём сверкающее семя древа любви.

Больше не осталось никаких преград, никаких запретов и ограничений. Уже никаких тайн, никакого притворства, только свобода и полное право на неистовое, вполне законное наслаждение. Онирис хотелось быть непристойной, развратной, неутомимой, дерзкой и соблазнительной. Она покусывала плечи и грудь своего волка, а он умилялся: это чьи такие прелестные зубки расшалились? Его собственные клычищи прикусывали нежную кожу Онирис очень бережно, а вот язык в непристойности превзойти было невозможно. Он горячо танцевал всюду, куда мог забраться, но больше всего ему нравилось баловаться между ног у Онирис. Её губы ему тоже нравились, но вот ниже пояса он вытворял такие огненные пляски, что щёки Онирис рдели жаркими плитами румянца, а из груди рвались чувственные стоны.

Онирис растворялась в танце со звёздной бездной, упивалась шёлковой игрой мышц своего волка, разогретым маслом таяла под бесстыдной, безграничной лаской его рук. И не только рук. Сегодня внутри у неё неистовствовало не древо любви, а необузданный ураган, который свёл её с ума, перевернул всё вверх дном, разбросал её волосы по подушкам, а её душу разнёс на миллионы танцующих искр.

Счастье немного омрачило сердце, которое решило, что ему многовато таких нагрузок. Когда они ополаскивались в купальной комнате, в груди у Онирис что-то жгуче ахнуло, она вскрикнула и пошатнулась. Сильные руки её волка подхватили её и отнесли на измятую, изрытую любовной битвой постель.

— Онирис! Милая, что с тобой? Не пугай меня, родная! У тебя с собой лекарство?

Онирис не таскала с собой большие флаконы — отливала снадобья в маленькие пузырьки объёмом в одну-две дозы, которые удобно было носить в кармане. Эллейв подала ей воду, и она вытряхнула содержимое двух пузырьков сразу, проглотила. Ладони избранницы нежно гладили её побледневшие щёки.

— Любимая... Как ты напугала меня, счастье моё...

Онирис устало уронила голову на подушку, а Эллейв, устроившись рядом, целовала её грудь и шептала:

— Сердечко моё драгоценное... Ну что же ты спотыкаешься, родное моё? Не надо, хорошее моё, светлое моё... Мне не жить без тебя. Не подводи нас, прошу тебя...

Онирис плакать хотелось от досады на себя саму. Сердце всё испортило, и теперь глаза её волка, потемневшие от волнения и тревоги, пожирали её неотрывным взглядом, молили: «Пожалуйста, не умирай...» Она, как могла, успокаивала, гладила щёки, ворошила пальцами бакенбарды и приминала золотой ёжик.

— Ничего, ничего, родная... Всё уже проходит, мне уже лучше.

Эллейв зарылась в неё лицом и щекотала горячим дыханием.

— Я опять забыла, какая ты хрупкая, красавица моя... Что тебя нужно беречь. Если из-за меня с тобой что-нибудь...

— Нет, нет, Эллейв, родная моя, ты ни в чём не виновата! — Голос Онирис дрогнул, и она не сдержала слёз от нежной жалости к огорчённой избраннице. Как можно было винить волка в том, что он так любил её, так скучал по ней, так желал её?!

Если бы не досадное недомогание, это было бы самое чудесное, самое неистово-сладкое и страстное слияние, какое они когда-либо испытывали. Особенную пламенность ему придавали трудности и тяготы, через которые им приходилось продираться к своему счастью. Под конец Эллейв боялась даже дышать на возлюбленную и заглядывала ей в лицо встревоженными, нежно-виноватыми глазами. Онирис без конца успокаивала её, уверяла, что уже хорошо себя чувствует, хотя под рёбрами ещё немного покалывало. Но это было уже терпимо и вскоре сошло на нет. Эллейв только покрывала её ключицы и грудь, лицо и шею щекочущими бабочками