Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Седвейг выслушала сочувственно и внимательно, кивая головой.
— Это, конечно, прискорбно, — согласилась она. — Но это вред относительный и косвенный, а в твоём случае вред нанесён прямой, абсолютный и весьма серьёзный, с привлечением недостойных методов — таких, как ложь и клевета. Единственное, что я могу здесь сделать — это вынести твоей матушке строгое предупреждение и настоятельную рекомендацию не препятствовать общению мальчика с твоей избранницей. В остальном же пока нет причин для лишения госпожи Темани родительской власти также и над сыном.
— Но как же они смогут общаться, если Ниэльм останется здесь, а мы с Эллейв будем на Силлегских островах? — с отчаянием воскликнула Онирис. — Для встреч в снах он ещё мал... Только письма и остаются...
Она устало, надломленно опустилась на стул и заплакала, хотя это было нарушением этикета: государыня стояла на ногах. Впрочем, Седвейг не придала этому значения, гораздо больше она была озабочена горем Онирис.
— Дитя моё... Ну-ну... — приговаривала она, нежно и сострадательно поглаживая её по плечам и волосам. — Ну-ну, милая... Увы, тут ничего особо не сделаешь, разве только Эллейв представится возможность отлично проявить себя и снова получить толчок для развития морской карьеры. Сейчас из-за поединка у неё произошёл откат назад, но это не значит, что она не сможет со временем отвоевать позиции и даже продвинуться выше... Другой вопрос, конечно — там, где она окажется теперь, маловато возможностей для каких-то заметных деяний и подвигов. Но никто не знает, когда и как может подвернуться удобный случай... Надежда есть всегда, дорогая. И тут уже всё будет зависеть от Эллейв, насколько успешно она этим случаем воспользуется. А мы с нашей стороны тоже будем думать на эту тему. Может, что-то интересное и перспективное для неё со временем и подвернётся.
Онирис вскочила и прильнула к руке Седвейг в поцелуе.
— Государыня... Благодарю тебя... Благодарю за твою доброту и участие... Прости меня за эту слабость...
— Ну-ну... Вытри слёзки, выше носик. — Седвейг нежно поцеловала её в обе щеки, пощекотала и приподняла ей подбородок. — Вот так, умница.
Для Темани госпожа Розгард и Онирис привезли от Владычицы Седвейг два документа: постановление о лишении родительской власти в отношении Онирис и рекомендацию не препятствовать общению Ниэльма и Эллейв. Исполняющей обязанности матушки для Онирис назначалась госпожа Розгард.
Темань была раздавлена всем этим, на неё было просто жалко смотреть. От слёз у неё не просыхали глаза.
— Онирис, дитя моё, если ты покинешь меня, я умру, — только и твердила она.
Она не сорвалась в запой, держалась, но была настолько убита горем, что в ноющем, измотанном переживаниями и тревогами сердце Онирис нарастала щемящая жалость к ней. Родительница почти забросила свои дела и работу, появлялась там на два-три часа в день, не более, а остальное время проводила или в кабинете, или у камина. В кабинете она не работала, просто сидела за столом, обхватив руками голову и уставившись в одну точку опустошёнными горем глазами, иногда плакала.
Онирис самой хотелось рыдать, глядя на неё. Нет, отнюдь не из камня было её сердце, оно ныло и болело, сжималось от печали. Горе матушки выглядело искренним и безграничным, и невозможно было не проникнуться к ней жалостью. Когда она в очередной раз пришла в комнату Онирис, чтобы на коленях умолять её не уезжать, та сама не сдержала слёз.
— Матушка, пойми... Я не держу зла на тебя, у меня нет к тебе ненависти... Но без Эллейв я жить не могу! — осторожно касаясь пальцами волос родительницы, пыталась она объяснить. И повторяла отчётливо, по слогам: — Не-мо-гу!
— А я не могу жить без тебя, — с дрожащими, мокрыми от слёз губами и полными мольбы глазами отвечала матушка.
— Ну хорошо, поедем со мной! Если ты настолько не можешь без меня, поедем вместе! — вскричала Онирис, не зная, что ещё ей сказать, как утешить.
Но если она сама была легка на подъём и готова переехать следом за возлюбленной с одним сундуком вещей, то для матушки переезд был делом слишком непростым. Бросить здесь устроенную, налаженную жизнь и начать с нуля в другом месте? Быть может, только молодость на такое способна, а когда ты жил в каком-то месте годами и десятилетиями, врос в него корнями, обзавёлся делами, связями, друзьями... Как уедешь, как всё бросишь? Онирис убеждала, что Силлегские острова — чудесный, сказочный уголок, причём уже весьма недурно обустроенный, но с точки зрения матушки это была глухая провинция. Природа и климат — да, восхитительные, но жизнь — смертельно скучная. Матушка привыкла к столице, к суетливому большому городу, к его общественной жизни, к вращению в высшем свете; в Верхнюю Геницу она приезжала только отдыхать раз в год, а на постоянной основе в деревне поселиться не смогла бы. Онирис возражала, что Силлегские острова — совсем не деревня, там есть города. Например, Гвенверин — довольно крупный, хотя и вдвое меньше Ингильтвены, но совсем не захолустье и не дыра, а очень красивый приморский город-порт.
Но матушка вросла в столицу корнями, здесь была вся её жизнь, которую она не могла оставить. Довод о том, что они ведь не порвут отношения навсегда, можно ездить друг к другу в гости, матушка с негодованием отметала. Какое «в гости»?! Онирис была нужна ей рядом всегда, каждый день.
Они зашли в тупик. Матушка плакала и умоляла не уезжать, Онирис сидела, обхватив голову руками и зажмурившись. А ведь ещё Ниэльм, батюшка Тирлейф и Кагерд... Сердце Онирис рвалось пополам: одна половина мчалась за Эллейв, а вторая оставалась здесь, с братцами, отцом и дедом. И с дорогой госпожой Розгард, такой прекрасной, доброй, чуткой, заботливой, всегда делавшей для Онирис больше, чем родная матушка.
Если бы можно было забрать с собой их всех! Но матушка ехать не хотела и не отпускала отца и мальчиков, а госпожа Розгард не могла из-за государственной службы.
Но Онирис чувствовала душой: её дом — там, где Эллейв. Она хотела и стремилась туда — к госпоже Игтрауд, к Арнугу и Одгунд.
