Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

— Нет, ничего... Цела, моя родная. Перепугалась, но цела. Моя ж ты девочка... — Объятия Одгунд стали непобедимо-крепкими, защищающими, нежными, а шёпот дышал то на лоб, то в волосы, то танцевал на бровях Онирис: — Детка... Ты такое светлое чудо, что не сказать тебе «я люблю тебя» будет просто преступно. Я посмеивалась над Арнугом, который влюбился в тебя с первого взгляда, а теперь мне не до смеха, потому что я и сама попалась... Сама угодила в плен этого чуда. Я люблю тебя, прекрасная Онирис. Прошу тебя, не покидай нас никогда! Отправляйся на Силлегские острова за Эллейв — только это и правильно, только так и должно быть! Батюшка и братцы когда-нибудь к нам присоединятся. Всё будет хорошо, ничего не страшись. Иди смело за своей любовью.

Дрожь понемногу уходила, Онирис согревалась в объятиях Одгунд, а ливень всё низвергался из туч на землю, гремел серебристой стеной, испещряя лужи непрерывной мелкой рябью. Казалось, что прошла уже целая вечность: сотни битв отгремели, сотни листопадов отшумели, сотни вёсен отпели и отцвели. Даже не верилось, что было-то всего четыре строчки... Четыре строчки из поэмы «Сто тысяч раз», огромные и дышащие, точно живые, хлещущие башни волн.

— Вы тоже все стали мне родными, — прошептала Онирис. — И господин Арнуг, и госпожа Игтрауд, и ты... Вы стали моей семьёй! Эллейв... Она — мой самый родной на свете волк, мой сильный и нежный зверь, моя радость и счастье... Без неё у меня нет дыхания, нет сердцебиения, моя душа пуста и холодна... Мой дом — там, где она. Это очень трудный, но единственно правильный выбор... Мне придётся с кровью вырываться из родительского дома... Но я выдержу, я выстою, я всё преодолею. Потому что только там, где со мной моя Эллейв, я и смогу существовать. Все прочие места — бесплодны и беспросветны, безжизненны.

— Онирис, милая... Я с тобой, все мы с тобой, — сказала Одгунд, щекоча губами её лоб. — Мы все заберём часть твоей боли. Кровь уймётся, мы окутаем твои раны нашей любовью... Ты — наша, твоё место — в нашей семье, девочка.

— Я хочу быть с вами, — исступлённо выдохнула Онирис, прижимаясь к ней и зажмуриваясь. — Моё сердце уже на Силлегских островах, в вашем доме...

— Ну, вот и славно. — Одгунд запечатлела на её лбу заключительный крепкий поцелуй и добавила со смешком: — Кажется, дождь решил нас отсюда не выпускать никогда... Давай-ка, я всё-таки сбегаю и закажу повозку. Ждать можно бесконечно.

Онирис отдала ей её плащ, в который была закутана. Одгунд подняла капюшон поверх шляпы и отважно устремилась в хлещущую стихию, погружаясь длинными ногами в высоких сапогах в воду, которая покрывала их выше щиколоток. Потоп с неба лил такой, что ливневая канализация не справлялась.

— Госпожа Одгунд, осторожно, не утони! — со смехом крикнула вслед Онирис.

Та обернулась и помахала рукой.

— Ничего! Я скоро.

На каждом общественном здании можно было найти заключённое в водонепроницаемый кожух устройство для вызова повозки. Всего-то нужно было положить руку в выемку в стене, выполненную в форме ладони, назвать адрес и желаемое время прибытия экипажа. Приятный голос отвечал, что вызов принят, скоро повозка прибудет. Так работала сеть одушевлённых домов. А брошенный в письмопровод конверт летел по трубкам, пока не попадал к адресату. Междугородняя почта работала медленнее, потому что там была более сложная система, да и расстояния гораздо больше.

Вскоре они уже покачивались в повозке, в которой было уютно и сухо, даже фонарик из хмари горел мягким лиловым светом. Одгунд не выпускала руку Онирис из своей и время от времени прижимала к губам, а той хотелось прислониться к её плечу и закрыть глаза, что она и сделала.

— Благодарю тебя, госпожа Одгунд... Мне ужасно не хотелось возвращаться сегодня домой, а с тобой этот вечер стал прекрасным.

Губы Одгунд прильнули к её виску.

— Это мне тебя следует благодарить, моя чудесная белая птица... Самая удивительная и прекрасная, светлая и нежная, — прошептала она.

Когда повозка остановилась у особняка госпожи Розгард, Онирис замешкалась, не зная, следовало ли ей пригласить Одгунд внутрь. Матушка не желала видеть никого из семьи Эллейв, но, возможно, её ещё не было дома.

Так и оказалось. Одгунд зашла ненадолго, и Онирис представила её батюшке Тирлейфу и Кагерду, а также мальчикам. Веренрульд опять застенчиво спрятался под одеяло, а Ниэльм во все глаза смотрел на госпожу коркома с бриллиантовой звездой на груди. Заочно он знал и её, потому что история Гильгернской битвы была изучена им вдоль и поперёк.

— Здравствуй, Ниэльм, — сказала Одгунд, бережно и мягко пожимая его маленькую ладошку. — Эллейв рассказывала о тебе.

При упоминании об Эллейв у мальчика задрожали губы, но он сдержался. Поскольку он уже лежал в постели и готовился ко сну, логичнее всего было почитать ему книгу, что Одгунд и сделала. Её мягкий голос скоро убаюкал его, а она, с улыбкой склонившись над ним, шепнула:

— Славный паренёк.

И тихонько поцеловала.

Уйти до возвращения домой матушки Темани она не успела буквально чуть-чуть. Они встретились, можно сказать, на пороге: Одгунд уже надела перчатки, плащ и шляпу, чтобы покинуть дом, когда Темань вошла.

— В чём дело? Это ещё кто? — нахмурилась она. — Сударыня, если вы имеете отношение к бывшей избраннице моей дочери, то прошу вас покинуть этот дом немедленно!

Она уже перевела Эллейв в разряд бывших, всё решила за Онирис. Негодование огнедышащим угольком вспыхнуло в груди девушки, и она еле удержала за зубами готовые вырваться обличительные слова — при Одгунд не хотела выгонять из угла тёмное чудовище правды.

Когда Одгунд ушла, матушка обрушилась на родных:

— С какой стати члены этой семьи продолжают здесь появляться?! Онирис, я не поняла — в чем дело? Всё уже кончено, госпожа корком — в прошлом! Что здесь делают её родичи? Тирлейф, Кагерд! А вы почему приняли её, будто так и надо?

— Матушка, — глухо проговорила Онирис, горько и сурово сдвигая брови. — Они её приняли, потому что Эллейв для меня — не бывшая избранница. Она настоящая и ею останется.

Родительница от возмущения и ошеломления даже не сразу смогла заговорить — пару раз открыла и закрыла рот, ловя воздух.

— Как это понимать, дитя моё?!

А Онирис негромко и коротко проронила: