Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

всё её лицо жаркими поцелуями. — Мы всё преодолеем, иначе и быть не может! Мы будем вместе, я обещаю тебе. Самая родная на свете девочка... Самая чудесная, с самыми ласковыми глазами... Любимая моя Онирис...»

Онирис таяла от нежных слов, истекая ручьями сладостных слёз, и не выпускала избранницу из исступлённых объятий.

«Ниэльм просто убит горем, — сообщила она. — Он поссорился с матушкой, обвинив её в том, что она подстроила твой арест... Вчера он полночи плакал в моей комнате».

В изгибе сдвинутых бровей Эллейв проступила боль и нежное сострадание, она горько покачала головой.

«Бедняга... Как бы мне хотелось прийти к нему во сне и обнять! — вздохнула она. — Но он пока мал для этого. Я напишу ему письмо, но постарайся не допустить, чтобы оно попало в руки твоей матушки. А то она ещё вздумает порвать его, не отдав Ниэльму...»

К счастью, письмо благополучно попало прямо к адресату. Оно пришло уже на следующий день около трёх часов пополудни, когда матушки не было дома. Батюшка Тирлейф был предупреждён, а поэтому сразу же вручил конверт Ниэльму.

— Сынок, тут тебе госпожа Эллейв прислала несколько строк. Сам прочитаешь или тебе прочесть вслух?

— Сам! — вскричал мальчик, хватая конверт.

«Мой родной дружище Ниэльм! — писала Эллейв чётким и красивым, разборчивым почерком, который очень легко читался. — Твоя сестрица Онирис жалуется, что ты плачешь по ночам и не даёшь ей спать. Это никуда не годно! Ты разве забыл, о чём я тебя просила? Ты должен быть сестрице опорой и радовать её, а не добавлять ей горя. Не раскисай, старина, понял меня? И сестрёнку поддерживай, ей и так несладко, а тут ещё ты сопли распустил. А обо мне не горюй, у меня всё отлично. Через две недели я отсюда выйду, и мы забудем это, как страшный сон. Держись молодцом и Онирис помогай держаться. Всё будет хорошо. Люблю тебя. Твоя Эллейв».

У Ниэльма дрожали губы, когда он читал это. Дочитав, он твёрдо сжал их.

— Я больше не буду плакать, обещаю, госпожа Эллейв! — сказал он.

А поздним вечером этого же дня Онирис, сидя в библиотеке, услышала, как матушка выскользнула из своего кабинета и направилась в сад. Сердце ёкнуло, и внутренний голос велел Онирис: «Проследи. Тут что-то нечисто!»

Она даже переобуваться не стала, так в домашних туфлях и выскользнула следом за родительницей, бесшумно ступая по тонкому слою хмари. Матушка, воровато оглядываясь, шла в беседку, где её ждала закутанная в плащ с поднятым капюшоном фигура.

— Ну наконец-то, моя прекрасная госпожа, владычица моего сердца! — сказала фигура приглушённым и бархатным, чувственным голосом — то ли низким женским, то ли высоким мужским. — Ты обращаешься со мной как с особой второго сорта, даже в дом не пускаешь... Но я прощаю тебя, моя высокомерная госпожа. Ты же знаешь, что я всегда у ног твоих... У ног твоих, моя богиня!

И фигура, упав на колени, принялась покрывать поцелуями руки матушки. Та испустила устало-нетерпеливый вздох.

— Перестань, Вимгринд, здесь не театр, — сдавленным полушёпотом сказала она. — Ты сказала, что хочешь поговорить без лишних ушей... Я слушаю.

Онирис затаилась в кустах, дыша через раз, а её нутро помертвело от неприятного, гадливого чувства. Вимгринд! И какие слова она говорила матушке! Неужели... Нет, не может быть!

А госпожа Вимгринд (ибо это и была она), поднявшись с колен, сказала:

— Моя удивительная, моя прекрасная Темань, я выполнила твоё поручение, но мне пришлось понести непредвиденные расходы. Операция по пришиванию руки моему брату влетела мне в кругленькую сумму, а ты сама знаешь моё денежное положение... Такие траты для меня непосильны, завтра мне будет уже не на что купить моим деткам еду. Я всё потратила на этого бывшего вояку, который даже поединок провести толком не смог! Поэтому я прошу тебя покрыть мои расходы.

— С какой это стати я должна покрывать твои расходы?! Затея с поединком — твоя собственная инициатива, — прошипела матушка возмущённо. — Всё, что от тебя требовалось — это изобразить брошенную и оскорблённую возлюбленную Эллейв. Я не просила тебя посылать своего братца на дуэль с ней!

— Но зато смотри, как удачно всё получилось, моя драгоценная Темань! — обольстительно мурлыкала её собеседница. — Ты хотела лишь «открыть глаза» своей дочурке на её избранницу, а теперь её отсылают служить на острова, и они с твоей доченькой больше не увидятся! Каково?! Да, братцу Вунрельфу пришлось пострадать, но оно того стоило! Ты получила гораздо больше, чем рассчитывала, моя прекрасная повелительница... А значит, тебе придётся раскошелиться...

Матушка, стискивая кулаки, зарычала.

— Что ты хочешь?

Госпожа Вимгринд опять театрально упала на колени и протянула к ней руки.

— Две тысячи золотых монет и ночь с тобой, о прекраснейшая из женщин!

Матушка снова испустила негодующий рык, скрестила руки на груди и повернулась к госпоже Вимгринд спиной.

— Неслыханно! — проскрежетала она зубами.

А та, по-прежнему коленопреклонённая, поцеловала краешек её накидки.

— Молю, не отворачивайся от меня, не презирай меня, моя недосягаемая повелительница! Да, я — лицедейка, развлекаю людей, но это не даёт тебе право относиться ко мне, как к грязи под твоими милыми ножками! Из любви к тебе я исполнила твой замысел, сделала даже больше, чем ты просила, и загнала ненавистную тебе госпожу коркома на далёкие острова... Неужели мне за это ничего не причитается? Я потрудилась для тебя, сделала всё в лучшем виде, а ты поворачиваешься ко мне спиной?! О нет, чудесная моя, не разочаровывай меня, не разбивай мне сердце!

Голосом своим госпожа Вимгринд, что ни говори, владела великолепно. Она то чувственно и нежно мурлыкала, то неистово и страстно рычала, а глаза её сверкали почти угрожающе, отражая бледный отблеск садовых фонарей и превращая его в роковой огонь. Её коленопреклонённая поза перед матушкой была исполнена восхищения и обожания, но руки нахально и сладострастно обвивались вокруг её колен.

— Я не смогу изменить моей супруге Розгард, — проговорила матушка, по-прежнему стоя к ней спиной. — Это отвратительно!

— Твоя противоречивость поистине озадачивает, — промурлыкала госпожа Вимгринд, скользя ладонями по её ногам. — А моральные принципы не поддаются пониманию... С одной стороны, ты с лёгкостью и без зазрения совести можешь устроить всю эту неприглядную историю, чтобы отвадить нежелательную избранницу от дочурки, а с другой — ты просто сама воплощённая нравственность и добродетель! Изменить она