Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

с тем в Англии нет местности, где бы совершалось менее преступлений, так что факт этот прямо противоречит общепринятому учению о связи между невежеством и количеством преступных покушений» («Morning Chronicle», 27 декабря 1849 г.). В тех же статьях говорится о женщинах, работающих в Южном Уэльсе на железных заводах и в каменноугольных копях: «Их невежество ужасно, в то же время по отчетам видно, что между ними совершается замечательно мало преступлений» («Morning Chronicle», 21 марта, 1850 г.).

Если этих свидетельств недостаточно, то их можно подкрепить ссылкой на Флетчера. Может быть, ни один современный писатель не занимался этим вопросом так внимательно, как автор, на которого мы ссылаемся. Перечисляя результаты своих исследований, он говорит:

1. Если мы станем сравнивать число заключенных по уголовным делам в округах, отличающихся между собой по степени просвещения, то найдем, что в годы, наиболее выгодные для промышленности (1842–1844 гг.), отношение оказывается в пользу округов наиболее просвещенных, впрочем, в весьма незначительной степени. В период времени, более благоприятный для промышленности (1845–1847 гг.), результат не в пользу просвещенных округов и на этот раз в более значительных размерах. Если сравнивать более просвещенные части каждого округа с менее просвещенными, то в течение обоих периодов окончательный результат говорит против просвещенных, хотя в последнем периоде он вчетверо значительнее, чем в первом.

2. Сколько бы мы ни исправляли данные касательно возраста населения в различных округах, с целью смягчить факты относительно многочисленности несовершеннолетних преступников, все же это нисколько не изменит первоначального свидетельства статистики против просвещения: все, что могло иметь какое-нибудь серьезное значение в этом случае, было принято в соображение, когда делались выводы.

3. Таким образом, если сравнивать данные, касающиеся у нас и в других странах Европы уголовных преступлений, с одной стороны, и статистики образования – с другой, то мы не можем сделать никаких основательных выводов в пользу нравственного влияния просвещения, и мало окажется результатов против него»[91].

Ко всему этому можно присовокупить свидетельства Гюрреа и Дюпена, которыми доказано, что самые просвещенные части Франции отличаются наибольшим количеством совершенных преступлений.

Дело тут в том, что между нравственностью и современными системами воспитания не существует никакой связи. Одно развитие интеллектуальных сил не имеет почти ни малейшего влияния на поведение человека. Между тем современное воспитание почти исключительно сосредоточивается на этой цели. Верования заставляют удерживать памятью и хорошие принципы, заучивать наизусть; таким же образом учат тому, что справедливо и что несправедливо. Все это никак не может привести к уничтожению дурных наклонностей. Несмотря на то, несмотря на опыт, сделанный людьми в качестве граждан и родителей, они продолжают упорно ожидать от обучения именно такого влияния. История рас и индивидуумов показывает, что в большинстве случаев заученные правила нравственности не имеют ровно никакого влияния; там же, где они имели кажущееся действие, результат произведен не ими, а однородными с ними чувствами, существовавшими прежде. Интеллект – не сила, а орудие: он не движется и не действует сам по себе, он приводится в движение силами, которые стоят за ним. Сказать, что люди управляются рассудком, – это так же нерационально, как сказать, что люди управляются глазами. Рассудок есть глаз, тот глаз, которым естественные желания отыскивают путь к своему удовлетворению. Воспитание делает из него только более совершенный орган, делает зрение более точным и далеким, но вовсе не изменяет тех желаний, которым этот орган должен служить. Насколько бы мы ни расширяли его поле зрения, все же направление его деятельности будет определяться страстями: страсти укажут предметы, на которых ему придется остановить свое внимание. Интеллект будет употребляться для достижения тех целей, которые создадут себе инстинкты и чувства; культура увеличит только ловкость этого средства при их достижении. Можно утверждать, что просвещение делает человека более способным оценивать дурные последствия, сопряженные с худыми поступками, и в известном смысле это справедливо. Но такое влияние может быть лишь весьма поверхностным. Человек убедится, что более грубые преступления обыкновенно влекут за собой возмездие в том и в другом виде, но он не поймет значения мелких. Таким образом, его грехи примут лишь более макиавеллиевский характер.

Если бы знание и проницательность делали людей хорошими, то Бэкон был бы честен, а Наполеон справедлив. При недостатке хороших свойств самый совершенный интеллект не может давать правильного направления, потому что его оценка искажается преобладающими страстями. Сильные страсти не стесняются даже и тогда, когда ясно предвидят дурные последствия. Иначе как объяснить, что люди напиваются, хотя очень хорошо знают, что за этим последуют страдания и стыд, а у бедного человека – еще голод и нужда? Студенты, изучающие медицину, знают лучше других молодых людей дурные последствия развратной жизни, а между тем они ведут себя не менее легкомысленно и даже еще легкомысленнее этих последних. Лондонский вор, бывший на исправительной мельнице раз десять, тотчас опять начинает воровать, как скоро сделается свободным. Люди, которые в течение всей своей жизни учились христианству, ведут себя вовсе не как христиане, несмотря на их веру, что за таким поведением последует страшное наказание.

Странно, право, что мыслящие люди до сих пор считают возможным предупреждать преступления посредством образования, тогда как факты, ежедневно встречающиеся на улице, в любой конторе, в семействе, убеждают в противном. Целые полчища учителей, на которых смотрели с безотчетным благоговением, не были в состоянии очистить общество в течение восемнадцати столетий; и где же вероятность, чтобы задача эта могла быть выполнена другими подобными же армиями преподавателей, на которых никто не смотрит такими глазами? Убеждение, сопровождаемое влиянием сверхъестественного авторитета, не могло заставить людей действовать так, как было желательно, как же после этого ожидать, чтобы одно убеждение без всяких особых влияний достигло такой цели? Уж если надежда на вечное блаженство и страх вечных мучений не делают людей добродетельными, едва ли похвалы и упреки школьного учителя подействуют с большим успехом!

Причина такой неудачи – весьма основательная: это невозможность самого предприятия. Представлять себе, что в настоящее время можно предупредить преступление каким бы то ни было образом, – значит впадать в одну из тех утопий, к которым причастны наши современники, хвалящиеся своей практичностью. Тут не поможет ни государственное воспитание, ни тюремная система молчания, ни система отделения, ни какое бы то ни было другое ухищрение подобного рода. Преступление неизлечимо, один только процесс приспособления человечества к общественному состоянию может его уничтожить. Преступления суть постоянно возобновляющиеся проявления прежней неприспособленной природы человека, это указания на свойства, несогласные с окружающими условиями, и их количество, и качество могут уменьшаться лишь по мере того, как будет уменьшаться это разногласие.