Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

без разрешения. В Риме свобода преподавания подвергалась стеснениям два раза до Рождества Христова, при императоре Юлиане. Аналогическая политика существующих континентальных правительств показывает, как живуче подобное направление. Общая распространенность цензурных учреждений доказывает то же самое. Знаменитое изречение императрицы Екатерины, высказанное ее первому министру, показывает, как правители смотрят на распространение знаний[85]. Принимаясь за воспитание, правительства делают это с целью предупредить то самородное воспитание, которое грозит их господству. Доказательством может служить Китай, где так усердно развиваются идеи вроде следующих: «О, как славны дела правительства, о, как велико то уважение, которое мы должны оказывать чиновникам правительства!» Подобный образ действия довольно ясно указывает на свою цель. Другим примером может служить Австрия, где, согласно воле императора Франца, воспитание народа было вверено иезуитам[86] для того, чтобы они «посредством пропаганды предрассудка противодействовали пропаганде свободы»[87]. Нет недостатка в признаках того же самого духа и в Англии. На это весьма ясно указывает покушение, сделанное во дни Коббета, с целью стеснить дешевую литературу. Воспрещено было продавать еженедельные издания дешевле шести пенсов. Тот же дух обнаружился в неохоте, с которой уменьшена была штемпельная пошлина с периодических изданий, когда отстаивать прежний размер сделалось уже бесполезным. Оно проявляется и в двуличности законодательства, которое объявляет себя поощрителем народного просвещения и вместе с тем продолжает ежегодно взимать миллион с четвертью фунтов стерлингов в виде «налога на знание».

Всякому известно, как недоброжелательно смотрят все духовные корпорации на распространение просвещения. Упорство, с которым брамин борется против истин современной науки, фанатизм, с которым ученый-магометанин игнорирует всякие другие книги, кроме Корана, предрассудок даже против имени философии, который питается в нашей собственной религиозной корпорации, – все однородные примеры, указывающие на действие инстинкта самосохранения. Общий стимул, побуждавший к действию во всех этих случаях, был совершенно ясно выражен монахами, когда они говорили: «Мы должны уничтожить печать, или печать уничтожит нас». В другой раз он был выражен тем французским епископом, который объявил системы Белла и Ланкастера изобретениями дьявола. Пусть никто не воображает, что ревность воспитания, обнаруженная в последнее время духовенством, указывает на новый дух в его среде. Если вспомнить горечь, с которой духовные нападали на воскресные школы при их возникновении, и затем обратить внимание, как они ревностно конкурируют теперь с диссентерами при обучении бедных, то поведение их станет довольно ясным: они стараются выбрать из двух зол меньшее. Они сознают более или менее определенно, что прогресс в воспитании неизбежен, и им ничего не остается, как только желать по крайней мере воспитывать народ в чувствах привязанности относительно церкви.

Эта наклонность к стеснению выразится еще нагляднее, если обратить внимание на то, что та же самая организация, которая предназначена для распространения знания, может в известных руках служить к его уничтожению. Утверждают, что Оксфорд был последним учебным заведением, где философия Ньютона была признана. В жизнеописании Локка мы читаем: «Был собран митинг начальников заведений в Оксфорде, на котором было предложено порицать и затруднять чтение этого опыта («О рассудке человека»); после различных дебатов было решено не выражать публично своего порицания, но каждый начальник заведения должен стараться предупреждать его чтение в подведомственном ему месте». В Итоне во времена Шелли химия была запрещена, и даже химические руководства были изгнаны. Единообразное обыкновение этого рода заведений отказываться от всяких нововведений таково, что они всегда делают улучшения в способах преподавания или в выборе предметов после всех других. Университеты с презрением отвергали естественные науки. Власти коллегий долго сопротивлялись – и активно, и пассивно – введению физиологии, химии, геологии и т. п. Науки эти введены были поздно, да и то лишь постепенно, под влиянием конкуренции соперничавших с ними заведений и из опасения, как бы их не заменили эти последние.

Хотя сила инерции может быть очень полезна в своем месте, хотя отпор тех, в чьих руках власть, имеет свое назначение, хотя нам не следует нападать на инстинкт самосохранения, который дает учреждениям их жизненную силу, так что поддерживает их даже во время запоздалой дряхлости, однако же благоразумие не дозволяет искусственно увеличивать естественную деятельность этого инстинкта. Для прогресса в нашей социальной экономии совершенно необходимы как консервативные так и преобразовательные силы, но в высшей степени противно здравой политике давать одной из них искусственное преимущество над другой. Установить же государственное воспитание – значит поступить именно таким образом. Самая организация, созданная для преподавания, и правительство, которое ею руководит, непременно будут стремиться к тому, чтобы современные порядки остались неизменными. Давать им опеку над духовной жизнью народа – значит давать им возможность подавлять стремления к порядку, долженствующему стать на место настоящего. Эти учреждения станут вводить именно такую культуру, которая будет им казаться согласной с их собственным существованием; они будут сопротивляться введению культуры, подвигающей вперед общество и тем самым грозящей им разрушением в самом их основании; другими словами, они будут сопротивляться именно такому образованию, которое имеет наиболее цены.

Люди легковерные, может быть, надеются, что правило это хоть и было до сих пор неизменно, но в будущем изменится. Пусть они не обманывают себя. Правило это не умрет до тех пор, пока люди склонны преследовать частные свои интересы за счет общего блага, другими словами – пока государство будет необходимо. Наклонность эта станет проявляться, конечно, с меньшей резкостью, по мере того как люди будут делаться менее эгоистичными. Но в той же мере, в какой добросовестность их будет несовершенна, ими будут управлять их личные интересы, и в том же размере учреждения будут противостоять прогрессу.

§ 8. Случалось ли когда-нибудь читателю видеть мальчика в пылу первого припадка страсти к садоводству? В это время он представляет занимательный и поучительный вид. Положим, что в его исключительное распоряжение предоставлена часть живой изгороди и какая-нибудь пара квадратных ярдов[88]. Тотчас в мальчике обнаруживается немалая доля чувства собственного достоинства и довольно гордое сознание собственника. Пока он находится под влиянием энтузиазма, он не может наглядеться на свою территорию. Каждый товарищ, каждый посетитель, с которым позволительна такая вольность, может быть уверен, что получит приглашение: «Пойдем посмотрим мой сад». Замечательно, с какой сосредоточенной заботливостью наш юный собственник наблюдает за развитием немногих жалких растений. Он раза три или четыре в день бегает смотреть их. Их развитие кажется ему возмутительно медленным. Каждое утро он надеется найти в них какую-нибудь перемену, но, увы, все представляется ему именно в том виде, в каком было накануне. Когда же, наконец, появятся цветы? Уже неделю тому назад какая-нибудь преждевременная почка предвещала ему