Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

если бы они и образовали собственную монолитную фракцию, то все равно еще не были готовы к решающей схватке. Подтверждает то следующий факт. Тогда же, 8 декабря, на заседании ПБ в присутствии Зиновьева, Каменева, Рыкова, Сталина, Томского, а также Бухарина, Пятакова, Радека, Цюрупы и от ЦКК — Сольца обсуждалась жалоба Троцкого на поведение Сталина. Что он раскрыл суть происходившего на октябрьском пленуме, выступая 2 декабря на расширенном собрании Краснопресненского райкома Москвы.

Решение ПБ поддержало Троцкого. Указало: оно «считает, что т. Сталин поступил неправильно, сообщив собранию содержание пленумов ЦК и ЦКК, ибо этим было нарушено прямое постановление ЦК и ЦКК»367.

И все же довольно скоро перелом в отношениях «тройки» и оппозиции произошел.

Глава 13

Еще летом 1923 года состояние здоровья Ленина, и без того безнадежное, резко ухудшилось. «Около 20 июня, — отмечали позднее лечившие его врачи, — развилось новое обострение с явлениями возбуждения, бессонницей, не всегда ясным сознанием, повторяющимися по нескольку раз галлюцинациями»368. Стало несомненным, что на выздоровление вождя рассчитывать больше не следует.

Такое медицинское заключение и послужило основанием для публикации в «Правде» «Обращения ЦК РКП(б) ко всем членам партии об учреждении Института В. И. Ленина» — с директором Каменевым. Ему и следовало направлять «все записки, письма, собственноручные записки и проч. В. И. Ленина»369. Словом, приступить к тому, что обычно делали лишь после смерти заслуживавшего вечную память человека. «Обращение» умолчало только об одном: почему именно сейчас потребовалось создать такой институт.

Несмотря на всю трагичность известия, пришедшего из Горок, руководство партии не так уж и волновались. Они уже привыкли к мысли о приближавшейся смерти Ленина. Смирились с нею. Только новое сообщение — о заключении прошедшего 28 ноября консилиума, оказавшегося последним (с этого дня прекратились и ежедневные подробные записи в «Дневнике дежурного врача»), напомнило о приблизившемся неизбежном. Заставило, наконец, понять: вождь не просто умирает. Смерть может наступить в любую минуту. Через день, неделю, в крайнем случае через месяц-другой, но никак не позже. Потому-то члены ПБ поспешили взять под свой полный контроль все творческое наследие Владимира Ильича.

Принятое ими уже 29 ноября решение гласило: «Признать Институт В. И. Ле-нина единственным хранилищем всех рукописных материалов В. И. Ленина и относящихся к нему документов полицейских, жандармских и пр. Допустить временное исключение в отношении находящихся в распоряжении ЦК документов, имеющих особо секретный характер и не могущих в настоящее время быть переданными институту»370.

Тем самым, члены ПБ постарались обезопасить себя от внезапного появления новых, никому не ведомых статей и записок из Горок. Способных, чего нельзя было ни в коем случае исключать, нарушить существовавшее положение на вершине власти. Ну, а члены «тройки» и Троцкий должны были расценить полученные из Горок сведения как сигнал усилить борьбу за право стать преемником вождя мирового пролетариата.

1.

После заседания ПБ, состоявшегося 8 декабря, Троцкий, судя по всему, уверился в том, что нанес сокрушительный удар не только по Сталину, но и по всей «тройке». Не удовлетворился текстом резолюции ЦК и ЦКК «О партстроительстве» от 5 декабря и опубликованной два дня спустя. Разработанной при его активном участии и определившей курс РКП на развитие внутрипартийной демократии.

Резолюции, констатировавшей: «Отрицательные явления последних месяцев как в жизни рабочего класса в целом (рост числа забастовок — Ю. Ж. ), так и внутри партии (начавшаяся дискуссия — Ю. Ж.) делают обязательным тот вывод, что интересы партии… требуют серьезного изменения партийного курса в смысле действительного и систематического проведения принципов рабочей демократии».

Разъяснявшей: «Рабочая демократия означает свободу открытого обсуждения всеми членами партии важнейших вопросов партийной жизни, свободу дискуссий по ним, а также выборность руководящих должностных лиц и коллегий снизу доверху». Оставляющей под запретом только создание «фракционных групп», которые «всегда грозят раздвоением или расщеплением правительства и государственного аппарата в целом».

Не придал Троцкий и должного значения начатой 13 декабря «Правдой» публикации материалов собрания бюро ячеек и активных работников столичной парторганизации, состоявшегося 11 декабря. Несмотря на то, Троцкий 14 декабря подал заявление о предоставлении ему по болезни двухнедельного отпуска, который намеревался провести как всегда в подмосковном Архангельском.

Между тем, «Правда» не просто стала давать материалы состоявшегося собрания. Помещала их под общим заголовком «Московская организация РКП отвергла резолюцию, направленную к подрыву единства партии». Сознательно, преднамеренно растянув их на шесть номеров газеты. Да еще предварив небольшой статьей Каменева «Слово Москвы».

«Группа товарищей (Преображенский, Сапронов, И. Н. Смирнов), — писал член ПБ и один из «тройки», — неизменно выступающих содокладчиками на ячейковых и районных собраниях, в самом ходе дискуссии поставила московскую организацию перед необходимостью ответить на этот общий вопрос — на вопрос о руководстве партии…

Московская организация с презрением отвергла “толстые” и “тонкие” намеки на то, что важнейший вопрос — о рабочей демократии — выдвинут Центральным комитетом из “презренной внутрипартийной дисциплины”, из “фракционных” соображений… Московская организация решительно отвергла всякую попытку использовать переход на режим рабочей демократии для настраивания одной части партии на другую»371.

В том же номере «Правды», от 13 декабря, опубликована не только короткая вводная статья Каменева, охарактеризовавшая и ход собрания, и принятую резолюцию, но и его выступление. Кроме того, далее была заверстана и статья Зиновьева «Рабочая демократия и проблемы аппарата». Разъясняющая резолюцию

ЦК и ЦКК от 5 декабря и повторяющая основные положения его доклада, сделанного двумя неделями ранее в Петрограде — на губернской партконференции.

«Одной из причин неслыханного краха германской социал-демократии, — писал Зиновьев, подразумевая ее отказ от участия в едином рабочем фронте, — и приведшего к недавнему провалу попытки революции в Германии, — некогда могущественной пролетарской партии, несомненно, явилось засилье рабочей демократии, в частности окостенение партийного аппарата. Партийная машина, партийный аппарат все более сводили на нет самодеятельность членов партии.

Отпугивающий пример германской социал-демократии постоянно должен стоять перед глазами любой массовой пролетарской партии. Пожалуй, для такой партии, как наша, которая является единственной легальной партией в стране и которая управляет государством, отпугивающий пример германской социал-демократии особенно поучителен».

«Каждый большой партийный аппарат, — со знанием дела разъяснял далее Зиновьев, — разветвляясь и разрастаясь, несомненно несет в себе самом внутренне присущие ему опасности. Видеть это необходимо, но это, разумеется, не значит, что мы можем отказаться от разветвленного и могучего партаппарата… За последнее время у нас начинает становиться модой поносить партийный аппарат. Слово “аппаратчик” в устах наших “критиков” становится почти таким же ругательным словом, как и “чекист” в устах меньшевиков и эсеров».

И Зиновьев решил раскрыть численность того самого партийного аппарата, к которому