Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

всего, не без ведома их автора, уловили идеи Льва Давидовича о необходимости широких политических реформ и прежде всего реформирования РКП. Вернее, ее высших органов. Приняли как собственное то, что предлагал чуть ли не в ультимативной форме наркомвоенмор.

«Партия, — писал Троцкий 10 октября, — могла быть бы временно с нынешним тягостным внутрипартийным режимом, если бы он обеспечивал хозяйственные успехи. Но этого нет. Вот почему этот режим не может длиться долго. Он должен быть изменен… Такой режим и такое самочувствие партии несовместимы с теми задачами, которые могут вырасти и по всем данным вырастут перед партией из самого факта германской революции. Секретарскому бюрократизму должен быть положен конец»357.

Благодаря столь недвусмысленным призывам и начали появляться те, которых вскоре назовут «троцкистами». Кого ЦК попытается объявить «фракцией», чтобы повести с нею беспощадную борьбу. А для начала с теми, кто заявил о себе как о широкой оппозиции, подписав «Заявление 46-ти» 15 октября. Приняв все основные положения, содержавшиеся в письмах Троцкого, открыто объявили о том:

А. С. Бубнов — заведующий агитпропотделом ЦК, В. А. Антонов-Овсеенко — начальник Главного политического управления Красной армии, Т. В. Сапронов — председатель президиума ВЦСПС, Е. А. Преображенский — председатель финансовых комитетов ЦК РКП и СНК СССР, И. Н. Смирнов — нарком почт и телеграфов СССР, Л. П. Серебряков — замнаркома путей сообщения СССР, Н. Осинский (В. В. Оболенский) — замнаркома земледелия СССР, Г. Л. Пятаков — заместитель председателя ВСНХ, А. Г. Белобородов — нарком внутренних дел РСФСР, А. П. Розенгольц — начальник управления Воздушных сил республики, Н. Н. Муралов — командующий войсками московского военного округа…

Так у Зиновьева (впрочем, как и у остальных членов ЦБ) появилась новая забота. Помимо уже и без того тяготившего его поиска выхода из экономического кризиса, продолжавшего сотрясать Петроград, и, в частности, принятия мер по спасению Путиловского завода, который собирались закрыть по предложению Троцкого. Помимо Коминтерна, занятого подготовкой революции в Германии. Теперь же Зиновьеву предстояло вместе с остальными членами «тройки» еще и отстаивать единство партии в условиях ее кризиса, сделать все, чтобы только не допустить ее раскола.

В выплеснувшейся наружу дискуссии ее наиболее активные участники мгновенно забыли о том, что сами же писали, говорили о главной проблеме — о рабочей демократии — еще совсем недавно. Троцкий — что был именно тем, кто ужесточал, доводя до абсурда, практику «военного коммунизма». Зиновьев — о своих выступлениях в защиту прав пролетариата в конце 1920 года на 5-й Всероссийской конференции профсоюзов, а еще в столице Украины Харькове. И всего двумя месяцами ранее, на «пещерном совещании», хотя и всего лишь как паллиатив, но все же предлагал реформировать ОБ и Секретариат. Ныне же оба отстаивали прямо противоположные позиции.

Чтобы обсудить критическую ситуацию, сложившуюся в партии после широкого распространения как писем Троцкого, так и «Заявления 46-ти», 25 октября собрался экстренный пленум ЦК. Открылся в тот самый день, когда улицы Гамбурга, второго по величине города Германии, покрылись баррикадами, а местные коммунисты поднялись на вооруженную борьбу. Ту, которая стала последней надеждой ИККИ. Ради которой Зиновьев в отчаянной попытке готов был отказаться от чистоты марксистских принципов, призывая пролетариат к союзу с мелкой буржуазией. О чем заявил в тезисах, еще 22 октября одобренных ПБ.

«Учитывая основные уроки русской революции, — объяснял Зиновьев, — придавая громадную важность установлению удовлетворительных отношений между городом и деревней, с одной стороны, между пролетариатом и городской мелкой буржуазией, с другой, германская компартия не прибегнет к огульной национализации торговли, а также мелкой промышленности, небольших участков земли и т. д.

Германское советское правительство с первых же шагов своей деятельности поведет по отношению к мелкой буржуазии, к интеллигенции, к ремесленникам, мелким и средним крестьянам и т. п. такую политику, которая должна будет сделать симпатию мелкой буржуазии городов и деревень к советскому режиму Германии достаточно прочной»358.

Словом, ради победы пролетарской революции предлагал новый компромисс. Более серьезный, нежели двухлетней давности с социал-демократами в едином рабочем фронте.

Конечно же, в самые решающие для германской революции дни Зиновьев не мог как член «тройки» уделять должное время участию в пленуме. Позволил Сталину играть главную и единственную роль борца с позицией Троцкого. Не отреагировал даже на попытку Льва Давидовича спровоцировать его. Во время выступления вдруг сообщившего о том, что уже писал 19 октября в своем ответе членам ПБ. Мол, он «отклонил попытку сговориться, которую Зиновьев сделал через Серебрякова».

«Представляете картину? — продолжил Троцкий. — Я не вижусь два года с Серебряковым. Вдруг он является ко мне с таким предложением. Понятно, когда он явился ко мне, я ему говорю: что это за “пятерка”? Зачем дополнять какую-то “тройку” Троцким и Бухариным? Ведь у нас есть Политбюро Центрального комитета. Если Зиновьев хочет установить нормальное взаимоотношение, надо уничтожить и “тройку”, и “пятерку”»359.

Если все действительно происходило так, как дважды поведал Троцкий, то возникают два варианта объяснения данного эпизода.

Во-первых, рассказывая о том участникам пленума, Троцкий попытался опорочить, дискредитировать Зиновьева как одного из тех, кто вот уже почти год как выступал против него. Во всеуслышание сообщить, что рьяный его идеологический противник, борец с еще только нарождающейся оппозицией тайно поддерживает с ним отношения, да еще использует одного из тех, кто подписал «Заявление 46-ти». Мало того, пытается ввести именно его, Троцкого, в состав руководящего ядра ЦК.

Во-вторых, возможно и иное объяснение поступка Троцкого, попытавшегося таким образом вбить клин между Зиновьевым и Сталиным, рассорить их. Постараться сделать так, не зная, что в полемическом задоре не учел, что о “тройке” давно уже в партии говорят открыто. И не мог знать, что пятый пункт подготовленной резолюции пленума — «О внутрипартийном положении в связи с письмами тов. Троцкого» — призывает к тому, о чем он только что рассказал: «Пленумы ЦК и ЦКК и представители десяти парторганизаций считают настоятельно необходимым предложить тов. Троцкому принять в дальнейшем более близкое и непосредственное участие в практической работе всех центральных партийных и советских учреждений, членом которых он состоит»360.

И все же сыграть должную роль — воспрепятствовать продолжению дискуссии, раскалывавшей партию, пленум не смог. Ни тогда — в октябре, ни позднее — в ноябре и декабре о ней партия еще не узнала, как не узнала и о важнейшей его резолюции. О том решили не сообщать в прессе, а резолюцию не рассылать, как было принято, в губкомы и крайком, передав ее в «особую папку» как совершенно секретный документ. Лишь двумя месяцами позднее, 4 января 1924 года, Зиновьев