Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

притворно грустно проговорил Шербан. — Но когда же вы окажете честь и нашему городу, дадите спектакль перед кишиневской публикой? Когда порадуете и нас, ваших давних, самых первых поклонников?

Но ответить Марии не пришлось. Прозвенел колокол, и пассажиры стали подниматься в вагоны. Она в последний раз взглянула на две, чуть склоненные, головки девушек. Одна с золотистыми, развевающимися на ветру кудрями, другая — с неизменным беретом поверх ослепительно черных блестящих волос. Затем все стало исчезать за стенами унылых, однообразных бараков и складов.

К счастью, капитан Дидеску уснул примерно одновременно с первым стуком колес. И не просыпался до самого Бухареста.

Вена забыла или, по крайней мере, делала вид, что забыла недавнюю трагедию, только что пережитые страхи. Похоронила мучеников, отвернулась от тех, которые, спасая жизнь, эмигрировали в другие страны, не скрывая разочарования и посылая проклятия на головы трусливых обывателей. О попытке фашистского путча напоминали только следы пуль и осколков на фасадах некогда импозантных зданий Флоридсдорфа, тех самых недавно построенных домов, предназначенных для рабочих, многим из которых пришлось жить здесь совсем недолго. Сейчас город жил прежней легкомысленной жизнью, внешне словно бы беззаботной, наполненной музыкой и развлечениями. Примерные горожане, повесы и кокотки, сынки богачей обрели прежнюю уверенность и надменность, шумно демонстрируя их в аллеях знаменитого Венского леса. Кафе и бары Ринга были переполнены. В воскресные и праздничные дни мелкие буржуа и торговцы толпились вокруг балаганов Пратера. Варьете и мюзик-холлы не закрывались до рассвета. Все было забыто, и никто не подозревал или же просто не хотел думать о том, что может произойти в будущем.

Фреда выразила ей глубокое и искреннее соболезнование. Когда Мария обняла девушку, глаза у той были полны слез. Она даже попыталась поцеловать ей руку, но Мариях недовольным видом отдернула ее. На пороге дома во всем черном встречала фрау Инге, букет превосходных роз, лежавший на туалетном столике, тоже был перевязан широкой черной лентой.

— Разрешите заверить, глубокоуважаемая госпожа, что мне понятна боль, которую доставляет столь тяжкая потеря. — И поднесла к глазам платок, окаймленный тонким черным кружевом. Мария замерла на ее груди, пытаясь выплакать все, что было на душе: и синее личико Ионела в крохотном гробике, и все, что осталось в родных местах и что снова стало для нее дорогим, трепетно дорогим и самым близким на свете… И все же ощущение было такое, словно она наконец-то вернулась домой после долгого утомительного путешествия.

Через несколько часов, дав ей отдохнуть, Фреда принялась рассказывать о том, что происходило после ее отъезда в Зальцбурге. В полном соответствии со слухами, она, Мария, была провозглашена лауреатом фестиваля. Публика долго аплодировала, потом, узнав о ее горе, многие пришли в гостиницу и оставили визитные карточки с выражением соболезнования.

— Они здесь, госпожа Мария. Сохранила все до единой.

Фреда взяла с комода большую коробку из черного лакированного картона и с выражением глубокой печали, столь не подходящей к ее энергичному, пышущему здоровьем лицу, открыла ее и осторожно передала в руки Марии. Та стала просматривать один за другим прямоугольники из шелковистого картона, на которых на самых разных языках были краткие, но полные искренности выражения сочувствия. Тут были подписи людей, из-за автографов которых разыгрывались подлинные баталии у театральных подъездов и самых шикарных гостиниц, людей известных, пользующихся мировой славой и признанием. Бедный Ионел! Бедная мама! Вот и их скромное существование заставило на мгновение испытать горечь самых известных людей. Но вдруг сердце ее взволнованно забилось, она почувствовала, что щеки покрываются румянцем:

«Жестокий удар судьбы, постигший Вас, словно бы направлен и в меня. Как жаль, что не могу быть в эти минуты рядом с Вами! Г. Дисл».

— Фреда! — прошептала она, все еще не веря своим глазам. — А эту… кто принес эту визитную карточку? Не помнишь?

— Как же не помнить, мадам? — Фреда казалась глубоко оскорбленной. — Господин Дисл собственной персоной. Тот самый, с которым снимались в «Сильных сердцах». Да, он. И должна сказать: это был первый визит. Всего лишь через два часа после вашего отъезда. Мне позвонили снизу, от администратора, сказали, что вас спрашивает господин, который не желает уходить, хоть ему и сообщили о том, что вы покинули гостиницу. Я спустилась вниз и сразу же узнала его.

— Откуда он взялся? Ведь в Зальцбурге я его не встречала?

— Недавно приехал, специально, чтоб повидать вас. И был очень рассержен. Да, да. Разрешу себе заметить, даже не рассержен — разъярен. Спросил, куда это вы уехали. Создалось впечатление, что намерен последовать за вами. Но когда понял, что произошло и куда направились, сразу же стих. Достал визитную карточку и быстро написал вот эти слова.

Мария задрожала всем телом. Первая весточка, столь желанная для нее, поступила из траурного ларца.

— И что было дальше?

— Дальше? В гостиницу стали приходить многие дамы и господа.

— Я о господине Дисле говорю. Больше не приходил?

— Нет. Да и зачем было приходить? Правда, на другой день я, как приказали, уехала.

«А сюда, сюда не приходил?» — хотела было спросить Мария, но вовремя опомнилась. Как сказала Фреда: «Зачем было приходить?» А туда, в Зальцбург, зачем приехал? Возможно, собирается сниматься в новом фильме и ищет партнершу. Да, да. Причина только в этом. Оттого и так рассердился. Напрасно потерял время. А она, дуреха… Да. Но что и, главное, как он пишет на своей визитной карточке? Она вновь перечитала эти две фразы. Обычная вежливость? Деланный светский жест?

Жизненная нить оборвалась на том месте, в котором она оказалась в момент поступления этой безжалостной, с перевранными словами телеграммы. Но подобная весть не могла оправдать сердечной дрожи, которую она почувствовала, увидев визитную карточку Дисла.

Вена по-прежнему самозабвенно развлекалась. Был разгар отпусков, город заполонили туристы, хотя театры не работали. Лишь брюссельская труппа по пути из Зальцбурга решила дать несколько представлений «Четырех грубиянов» Вольф-Феррари. Мария уступила настояниям фрау Инге и пошла «vergessen die Herzweh»[52], как выражалась та в минуты, когда было тяжело на сердце. Судьба, однако, распорядилась так, что в одном из антрактов этого веселого, искрящегося спектакля