Маленький содом - Георгий Стаматов

дурацкие болгарские предрассудки. С однополчанами Миловидов почти не встречался, невесту познакомил только с командиром полка и женатыми офицерами, да и то не со всеми. На вечеринках он следил за невестой строже матери. Запрещал ей танцевать с некоторыми кавалерами и ходить в буфет с кем бы то ни было, хотя сам, узрев, что там угощается компания, незаметно присоединялся к ней, небрежно наливая себе рюмку, вклинивался в разговор, еще небрежнее выпивал кружку пива и, едва завидев официанта со счетом, исчезал в толпе.

Невеста не могла понять, почему он ее так ревнует. Как-то раз молодой пылкий подпоручик подскочил к ней, выпрямился, как пружина, и, щелкнув шпорами, галантно спросил:

Не осчастливите ли, мадемуазель, простого смертного согласием на один тур вальса?

Девушка покраснела и, озираясь, прошептала:

Не знаю, право; спросите моего жениха.Миловидов ухаживал за ней обдуманно, с расчетом;

он не признавал никаких сентиментальностей в виде браслетов, конфет, цветов, но когда будущий тесть подарил ему серебряный портсигар, принял подарок с удовольствием, тем более что его старый, кожаный, мало чем отличался от пропавших калош.

Со своей стороны поручик посылал Димо, когда у того оставалось свободное время, к своему будущему тестю мести двор, рубить мясо, мыть экипаж. Но как только там появлялся Миловидов, вестовой исчезал.

— Позволь ему остаться,— нередко говаривал отец невесты,— пусть поест вместе с прислугой.

Нельзя,— внушал поручик,— солдат должен есть там, где полагается; вы не знакомы с военной дисциплиной,— заключал он, подставляя хозяйке свою тарелку.

Димо и сам был рад уйти. Его не соблазняли ни запах жареного цыпленка, ни белый хлеб, ни молодая повариха, благоволившая к нему.

Возьми, возьми, Димо,— говорила повариха, подавая ему завернутую в газету снедь.

Димо брал, но только чтобы не обидеть девушку, и направлялся в маленькую харчевню, где питались вестовые этого околотка.

* * *

Четверо солдат разместились в уголке за грязным, годами немытым столом. Трое из них держали в руках по большому ломтю солдатского хлеба. На столе были расставлены жестяные тарелки с мизерными порциями вареной фасоли. Сел за этот стол и Димо и, заказав себе порцию фасоли, развернул сверток с цыплячьими ножками и сразу принялся за еду.

   —  А ты, должно, поварихе-то голову заморочил,— проговорил вестовой Станко, приходивший сюда только затем, чтобы повидаться с друзьями.

   —  Да нет, она сама мне сунула,— тихо отозвался Димо.

   —  На эти дела он мастак!— засмеялся вестовой- аристократ.

Он служил у одного адъютанта, которому носили? на дом обед из лучшего ресторана. Но офицер большей частью обедал во дворце или в гостях, и Станко уплетал адъютантский обед, запивая его вином с содовой водой, курил папиросы и почти каждый праздник получал по два-три лева на чай.

   —  До сих пор пальцем меня не тронул,— хвалился он,— сапоги свои мне подарил, чуть потрепанные... «Возьми, говорит, Станко...» Я вчера пару таких за восемь левов продал.

   —  Послужил бы ты у моего подпоручика — увидел бы сапоги... когда он этими сапогами да по морде!— сказал вестовой, получивший прозвище «битый Иван» за то, что каждый день являлся с новым синяком на лице.

   —  А я не знаю, где мой поручик кормится... такой скупердяй... Насчет колотушек пожаловаться не могу, бил раз пять, не больше... А и ударит, так словно баба, больше хорохорится. Со смеху помрешь, на него глядючи!— болтал сосед Ивана.

Вестовой адъютанта заказал оку[8] вина, потребовал пять чарок и, подражая своему поручику, начал важно ковырять у себя в зубах тонкой длинной зубочисткой. Этот процесс, как видно, доставлял ему большее удовольствие, чем даже еда,— так самодовольно и небрежно вертел он в руках свою зубочистку.

   —  Ну, как твой вчера? — спросил он Димо.— Здорово тебя колотил?

   —  Вчера не бил,— ответил Димо.

   —  Хм... что так?

   —  Целый день его дома не было, а нынче прямо пошел к невесте и там сразу за стол сел.

   —  Зачем терпишь?— вмешался приземистый солдат- македонец с горящими глазами.

   —  А что поделаешь? Кому жаловаться-то?

   —  Очень уж ты храбрый,— сказал Иван македонцу,— не тебя бьют...

   —  Пусть только попробует,— скрипнув зубами, процедил македонец.

Никто ему не возразил, потому что все знали, как однажды он целую ночь напролет с ножом в руках подкарауливал в конюшне своего взводного, обругавшего его по матушке, и только случайность — внезапная командировка — спасла начальника от мести подчиненного.

Пообедав, Димо вернулся в дом невесты поручика, Иван ушел с товарищем чистить коней, вестовой адъютанта продолжал играть зубочисткой, а низенький македонец, облокотившись на стол, говорил, имея в виду своего офицера:

   —  Мой может и подождать немного.

V

Наступила осень. С деревьев упали листья, вся природа погрузилась в дремоту, как чиновник, уволенный со службы. А Димо загрустил еще больше, и на душе у него было по-зимнему холодно и безрадостно.

Миловидов готовился к свадьбе, и с помощью вестового спальня будущих новобрачных в доме тестя с каждым днем все больше становилась похожей на небольшой выставочный павильон. Пышные перины, стеганые шелковые одеяла, новая двуспальная кровать, несколько пар белья — частью купленного готовым, частью сшитого ручками невесты, две пары домашних туфель — одна для каждого дня, другая на память о первом поцелуе. Все тут предвещала безграничное счастье, ожидавшее поручика. Поручик последнее время все чаще заглядывал в кабинет старика, где стоял, вот уже много месяцев не дававший ему покоя, массивный несгораемый шкаф американской работы.

Начались холода. Как-то вечером Миловидов вернулся из казарм не в духе. Офицерам только что прочитали секретный приказ военного министерства, обязывавший их строже следить за вестовыми зимой и не разрешать им пользоваться жаровнями, так как это опасно,— можно угореть до смерти.

Миловидов вошел в комнату вестового. Димо, задумавшись, сидел на своей койке, он и не заметил, как появился поручик.

   —  Чего глаза выпучил, свинья? Сокровища свои по терял, что ли? Не видишь, что я вошел?

Димо вскочил.

Сегодня ему было особенно тяжело выносить побои; вчера ему написали из дома о том, что отец его умер, а с ним для семьи умерла надежда получить работу и хлеб.— Отец у меня помер, господин поручик...

На миг — только на миг — поручик почувствовал, что перед ним живой человек, который, как все люди, может страдать и тосковать.

— Отец у него умер!.. На военной службе нет ни отцов, ни матерей. Я тоже в любой момент могу умереть, и ты когда-нибудь сдохнешь. Сложи мои вещи