Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин

платить оброчную подать и т.д. Учитывая вносимое новыми порядками увеличение повинностей, крестьяне часто выражали желание «остаться по-старому». Очень сильно были задеты крестьянские интересы вышедшим в 1873 г. законом об однодесятинном на душу наделе леса (за специальный притом лесной налог), закрывавшим для бывших государственных крестьян возможность пользоваться значительной частью находившейся в их распоряжении до реформы лесной площади. И на этой почве возник ряд протестов и волнений.

В 1872 г. волнениями были охвачены селения государственных крестьян в Купянском и Старобельском уездах Харьковской губернии. Крестьяне не принимали владенных записей, собирали «самовольно» сельские сходы, объявляли подложными читавшиеся им властями государственные акты. По утверждению харьковских жандармов, «многие окрестные волости, кроме волновавшихся, были подготовлены к возмущению, ожидая, чем кончится дело»[1078]. Для подавления волнений было двинуто несколько эскадронов драгун, «зачинщики» были наказаны розгами. В 1873 г. начались волнения государственных крестьян в Кунгурском уезде Пермской губернии. Крестьяне ряда волостей отказались от выбора уполномоченных для участия в определении надела и исчислении оброчной подати, заявляя, что желают платить подати по-прежнему порядку и не иметь владенных записей[1079]. Крестьяне требовали смены волостных властей, обвиняя их в том, что они продались барам. 38 крестьян Кунгурского уезда, обвиненных в организации беспорядков «по случаю составления и выдачи крестьянам владенных записей», в 1874 г. были приговорены Пермской судебной палатой к заключению в смирительный дом на большие сроки. Тем не менее брожение не прекращалось, и местные власти еще в 1879 – 1880 гг. жаловались, что крестьяне некоторых волостей Кунгурского уезда не принимают записей и препятствуют межевым работам[1080].

В 1874 – 1875 гг. произошло одно из самых крупных волнений бывших государственных крестьян (около 5 тыс. душ) в Валуйском и Бирюченском уездах Воронежской губернии[1081]. Здесь в один узел сплелась борьба и против требований властей, казны и против помещиков. Потомки казаков, поселенных в этих местах еще при Петре I для обороны границы от набегов крымских татар и наделенных землей, упорно отстаивали право собственности на обширное лесное пространство – так называемую Казачью писцовую дачу, от которой соседние помещики постепенно незаконно отрезали большую часть. «Нельзя не признать, что много неправды совершилось в прежнее время по тяжебному делу, кончившемуся отчуждением большей части сих лесов в руки помещиков», – вынужден был признать в своих представлениях министру внутренних дел воронежский губернатор князь М.А. Оболенский, один из главных усмирителей крестьян[1082]. Крестьяне имели совершенно недостаточные земельные наделы (бедность крестьян неоднократно удостоверялась самими властями), и пользование лесными угодьями имело для них жизненно важное значение. Обострение ненависти крестьян к помещикам было связано также с непрекращающимися повседневными притеснениями со стороны последних[1083]. Десятилетиями шедшая борьба между крестьянами и помещиками оживилась в 1874 г. в связи с осуществлением (на основе закона 1873 г.) мероприятий по отграничению лесных участков. Будучи недовольны новым обложением за надел (однодесятинный) лесом, крестьяне Насоновской, Хмелевской, Казацкой волостей Валуйского и Бирюченского уездов категорически отказались участвовать в межевых работах, считая, что весь лес принадлежит им, что проводимая мера поведет к новым отчуждениям леса в пользу помещиков. Во время волнений, продолжавшихся с августа 1874 до конца сентября 1875 г., крестьяне проявили очень большую стойкость и упорство, не уступая, несмотря на аресты и ввод гусарского полка, требованиям и угрозам губернатора, полицейских и жандармских властей. Сенатор Клушин, специально командированный в Воронежскую губернию встревоженным волнениями Александром II, определял «неповиновение» крестьян следующими «главными признаками»: «1. Они единодушно заявили, что весь лес Казачьей писцовой дачи, как частного владения, так и казенного ведомства, составляет их наследственную собственность, жалованную их предкам императором Петром Великим, и в доказательство своего права производили скопом обширные порубки в лесах, захватывали целыми обществами угодья помещиков, скашивали сено, увозили собранный помещиками хлеб… 2. Они отказывались от явки в суд по требованиям местных мировых судебных учреждений и противодействовали приведению в исполнение состоявшихся по их проступкам заочных решений». 3. Отказывались подчиниться закону 13 (25) июня 1873 г. о лесном наделе, заявляя, «что от леса мы не отказываемся, но лесной десятины не принимаем, потому что весь лес наш». 4. Они отказывали всем требованиям местных административных и крестьянских учреждений относительно составления приговоров, выбора уполномоченных, подачи прошений в установленном порядке, отвечая постоянно одной фразой: «Рук мы не даем»[1084].

В сентябре 1875 г. на место волнений прибыл 141-й пехотный Можайский полк. С 24 сентября по 1 октября происходили наиболее решительные карательные действия. Ревизующий сенатор Клушин возложил на командира полка полковника Каппеля «начальство над всеми крестьянами, поселенными в Казачьей писцовой даче», с учреждением над этими крестьянами «строгого военно-полицейского надзора». Разнообразными усмирительными мерами (патрулирование лесных участков, массовая порка, воспрещение крестьянам собираться и т.д.) движение было подавлено. 1 октября 1875 г. крестьяне прислали к властям поверенных «с изъявлением полной покорности». Ряд крестьян был сослан в отдаленные губернии[1085].

Ко времени, когда волновались валуйско-бирюченские крестьяне, относится также усиление и обострение движения среди бывших государственных крестьян в некоторых местностях Киевской губернии, начавшееся еще на рубеже 60-х и 70-х годов. Землеустройство, проводившееся на основании актов 16 мая и 20 октября 1867 г., грубо нарушало интересы государственных крестьян в Чигиринском и Черкасском уездах Киевской губернии и вызывало сопротивление, особенно упорное среди чигиринцев. Недовольство вызывали высокие выкупные платежи и недоброкачественность наделов, выделяемых массе крестьян чиновниками так называемой люстрации. Как сообщал потом один из корреспондентов зарубежного «Вперед!», чиновники люстрационной комиссии постарались выделить все по большей части никуда не годные песчаные местности днепровского побережья в надел бывшим государственным крестьянам; остальные же, лучшие, местности были оставлены «в запасе», за счет которого надеялись поживиться и сами чиновники. «Когда крестьянам показали „наделяемые“ им пески и потребовали за них выкупные платежи, то крестьяне наотрез отказались платить, отказались вместе с тем и от земли»[1086].

Положение осложнилось борьбой между обделенной, обедневшей крестьянской массой и зажиточным меньшинством. Первая требовала передела земли по душам; меньшинство, успевшее сосредоточить в своих руках сравнительно много земли и теперь усердно покровительствуемое чиновниками, крепко держалось за участковое владение, за принятие люстрационных актов. Голоса в пользу актов принадлежали, как сообщал тот же «Вперед!», «кулакам, старшинам и тому подобной крестьянской знати, которая, прельстившись чиновничьими обещаниями получить богатые участки (в чем их и не обманывали), согласилась на принятие акта с пайковым наделом»[1087]. Упорство крестьян поддерживалось отчасти слухами о существовании неприведенного в исполнение