Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура - Юрген Остерхаммель

воспринимали в качестве научного термина. Особенно часто им пользовались биологи и этнологи, но распространен он был и в смежных дисциплинах. Если говорилось о «народе», то в меньшей степени, чем в предыдущие десятилетия, подразумевалось выражающее свою политическую волю сообщество «демоса» и во все большей – основанное на биологическом происхождении сообщество «этноса». Расовый дискурс не прошел и мимо левой части политического спектра: существовала даже социалистическая евгеника, то есть учение о планируемом «наследственном здоровье», которое претендовало на то, чтобы послужить созданию идеального общества равенства. Но в основном расовое мышление сосредоточилось в правой части политического ландшафта. Оно противоречило просветительским идеям – о естественном равенстве человека, его естественных правах, данных ему от рождения, его стремлении к свободе, миру и счастью. Расовое мышление по своим тенденциям было скорее коллективистским, чем индивидуалистским: прежде всего в Германии его важнейшими семантическими носителями стали понятия «народ» (Volk) и «народное/фёлькиш» (Völkisch) – хотя идеи расы и «фёлькише» и не полностью идентичны друг другу. Его частью была также «социал-дарвинистская» идея о борьбе рас за превосходство и о неизбежном поражении «слабейших». Кстати, проигравшими могли стать и белые: уже кое-кто из ранних теоретиков расизма был настроен пессимистично; а в русле настроений «имперской меланхолии» и некоторые колониальные практики предвидели усталость белого человека в изматывающих условиях тропиков[684].

У расового мышления имелись свои объекты антипатии и ненависти: евреи и люди с другим цветом кожи, демократы, социалисты и феминистки. Главы государств, ученые и уличная толпа, которые в остальном не имели друг с другом ничего общего, оказались едины в своих расовых предрассудках. Расовое мышление концентрировалось на теле и телесности. Речь шла о «народном теле», угрозу которому видели во врагах и вредителях. Прежняя физиогномика XVIII века появилась в новом обличье учений о телесном выражении расовой «неполноценности» и криминальной предрасположенности (о наследственном характере которой говорили некоторые криминологи). Расовое мышление вызвало, сделало возможным или облегчило массовые убийства в Свободном государстве Конго, в германской Юго-Западной Африке и в Амазонии, еврейские погромы в Российской империи, нападения на этнически чуждых эмигрантов, садистские линчевания на Юге США. Агрессивность и страх здесь, как правило, тесно соседствовали друг с другом. Однако просто «расовая ненависть» никогда не оставалась единственным и редко была главным источником этих актов насилия. Массы громил и безобидные профессора, которые сами и мухи не обидят, выступали в роли не сговаривающихся друг с другом зачинщиков в одном и том же деле – фабриковании «чистоты» расы и нации. Так в последней трети календарного XIX века начался краткий период радикального расизма. Он подготовил уничтожение немцами европейских евреев – хотя еще и не делал его неизбежным, поскольку после Первой мировой войны добавились новые радикализующие моменты.

Расовые теории, пре- и постреволюционные

Обширный комплекс расового мышления и расово мотивированного поведения следовало бы далее рассмотреть в деталях. Здесь это едва ли возможно. Можно выделить различные виды расизма по применяемым в нем методам:

1) репрессивный, создающий низшие классы;

2) сегрегирующий, образующий «гетто»;

3) исключающий, изолирующий национальные государства по их границам;

4) истребляющий расизм, уничтожающий «расового врага».

Манера и способ задействовать «расу» в аргументации и нарративе могли быть различными. Картину следовало бы также дополнить целым рядом транснациональных связей. Наряду с тем, что на рубеже XIX–XX веков «раса» превратилась в излюбленную категорию западных интеллектуалов, которые выстраивали межгосударственные и межнациональные отношения в макрообразы, национальные и местные виды расизма реагировали друг на друга. В результате расовые теоретики, верившие в возможность «селекции» человека, объединялись в международные группы[685].

Расизм как крайняя форма общераспространенного этноцентризма, видящий главный признак различия между отдельными группами не в изменяемых культурных формах поведения, а в неизменных, биологически наследуемых телесных качествах, возник в раннее Новое время вместе с интенсификацией контактов между различными обществами по всей планете. Однако такой расизм вплоть до исхода XVIII века отнюдь не являлся господствующим взглядом на мир ни среди европейцев вообще, ни среди мореплавателей и колониальных завоевателей. Любую цитату из путевых заметок, которую можно прочесть как пренебрежительный комментарий о неевропейских группах населения, могут компенсировать высказывания, свидетельствующие об уважении и восхищении. Путешественников интересовали скорее обычаи и нравы, чем фенотип других народов. Расистские высказывания – но еще не сформулированные расовые теории – возникли в среде межатлантической работорговли, американских плантаций и выстроенных в своей иерархии по критерию цвета кожи обществ переселенцев западного полушария. Первой подробной, со ссылками на современную ей антропологию апологией рабства была «История Ямайки» (The History of Jamaica, 1774) плантатора Эдварда Лонга. Расизм не был причиной рабства, но с конца XVIII века и особенно в первой половине XIX века все в большей степени служил для его оправдания[686]. Во многих пограничных регионах европейской экспансии различия между поселенцами и аборигенами еще долго на протяжении XIX века интерпретировались скорее в культурном, нежели в биологическом ключе. Связи между рабством и приписыванием расовых признаков в целом отличались гибкостью. Многие рабовладельческие системы в истории основывались прежде всего не на физических телесных различиях. Хорошими примерами могут служить рабство в греко-римской античности или военное рабство в Османской империи, когда невольники поставлялись с Балкан или из Причерноморского региона. Даже в Северной и Южной Америке были рабы с цветом кожи более светлым, чем у некоторых из их европейских хозяев и надсмотрщиков[687].

В последней четверти XVIII века в моду среди европейских интеллектуалов вошли классификация и сравнение в качестве научного метода. Появились предложения поделить человечество на «типы». Сравнительная анатомия и френология, то есть измерение черепов для получения сведений об интеллектуальном потенциале их обладателей, сообщили этим попыткам характер научности, как она понималась в ту эпоху. Некоторые авторы зашли столь далеко, что, сознательно отвергая христианское учение о творении, формулировали тезис о создании разных рас отдельно друг от друга (полигенизм), подвергая, таким образом, сомнению и фундаментальную симпатию между белыми и черными, которую подчеркивали аболиционисты. Расовая классификация вплоть до середины XX века принадлежала к числу любимых занятий отдельных анатомов и антропологов. Колониальные администраторы пытались таким способом внести порядок в сбивавшее с толку многообразие своих подданных. Как и френология, расовая классификация оставалась на протяжении XIX века популярной темой, визуализированной на всемирных выставках и в специальных зоопарках, где вместо животных демонстрировали людей иных рас. Некоторые типологические понятия, образовавшиеся до 1800 года, упорно продолжали существовать: «желтая раса», «негр» или «представитель кавказской расы» (Caucasian, термин, восходящий к естествоиспытателю из Геттингена Иоганну Фридриху Блуменбаху, который в США до сих пор применяется в качестве эвфемизма для «белого»). Классификация рас приводила к путанице, которая так и не была разрешена, особенно потому, что англо-американский термин