Торговцы мечтами - Гарольд Роббинс

— Иду, Петер.

— И Джонни, — смеясь, добавил Петер прежде чем отключиться. — Пусть эти бездельники, которые лодырничают у тебя, возвращаются к работе.

Я встал. Ребята заржали.

— Слышали, мальчики? — улыбнулся я. — Возвращайтесь на соляные копи.

Они вышли из кабинета. Это были хорошие люди и отличные специалисты. Некоторые из них работали в «Магнуме» еще с войны. Когда вышел последний, я отправился к двери, соединяющей наши кабинеты, и вошел к Петеру.

Он сидел за большим столом. У Петера была мания больших столов, несмотря на то, что сам он не отличался крупными габаритами. Этот стол был велик как раз настолько, чтобы сделать его счастливым. Он за ним выглядел, как карлик.

— Джонни, — серьезно проговорил Кесслер. — Я хочу занять Бордену полтора миллиона долларов.

— Полтора миллиона? — У меня от изумления перехватило дыхание. Это был весь наш резерв на непредвиденные обстоятельства, которые в кино являлись обычным делом.

— Да, я сказал полтора миллиона, — медленно кивнул Петер. — Ты правильно меня расслышал.

— Но Петер, — запротестовал я, — это все, что у нас есть. А если что-то случится?

За моей спиной раздалось вежливое покашливание. У стены сидел Борден, такой маленький, что я его сразу и не заметил. Я испугался, увидев, как он осунулся. Борден стал абсолютно седым. Я подошел к нему и протянул руку.

— Привет, — смущенно произнес я. — Я тебя и не заметил.

— Привет, Джонни! — поздоровался он, пожимая мою руку.

Я едва узнал его голос. Сейчас в нем слышалась неуверенность.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Знаю, Джонни, — слабо улыбнулся Борден. — Я тебя понимаю. На твоем месте я чувствовал бы себя точно так же.

Я повернулся к Петеру.

— Может, я бы не вел себя, как последний дурак, если бы знал, в чем дело.

— Ну так вот… — начал Петер Кесслер, но Борден остановил его, подняв руку.

— Дай мне рассказать, Петер. Это ведь моя проблема.

Петер кивнул, и я повернулся к Бордену.

Он медленно опустился на стул и несколько секунд молча смотрел на меня. Затем заговорил печальным голосом, и я понял, что ему стыдно.

— Тебе, наверное, покажется смешным, Джонни, что Борден пришел к тебе за деньгами, — медленно начал он. — Смешно, что Вилли Борден, президент крупнейшей в мире киностудии, не может обратиться в банк. Но это так. Вы моя последняя надежда.

Он наклонился вперед, и я, как зачарованный, не мог отвести от него взгляда, а он обнажал передо мной свою душу. Казалось, мы присутствуем при кончине его гордости и воли.

— Перед началом кризиса я сидел на троне. Купив ваши кинотеатры, я претворил в жизнь свою последнюю мечту. Я обладал самой большой киносетью, получал самые большие доходы. Я считал себя очень умным. — Он горько рассмеялся. — Но я забыл, что, когда творишь большие дела, можно потерять большие деньги. Именно это со мной и произошло — я понес громадные убытки. Через год после начала кризиса мои кинотеатры стоили в два раза меньше того, что мы за них заплатили, даже те, что я купил у вас. Вы и не догадываетесь, как вам повезло, что вы вовремя избавились от них.

Я открыл рот, но Борден поднял руку.

— Я не виню тебя, Джонни, — быстро проговорил он. — Ты знал о том, что произойдет столько же, сколько и я. Я хотел купить их, и я их купил. В двадцать девятом мы потеряли одиннадцать миллионов. Я напрасно надеялся, что тридцатый окажется удачнее, но все оказалось наоборот. Мы понесли почти шестнадцатимиллионные убытки, и первые шесть месяцев этого года не показали никаких признаков улучшения. Мы уже потеряли семь миллионов.

Может, ты считаешь меня безумцем, что я пришел за полутора миллионами и все это рассказываю? — Он несколько секунд подождал ответа, затем продолжил: — Я прошу деньги не для бизнеса, а для себя.

Я озадаченно посмотрел на него.

— Понимаешь, Джонни, — объяснил он, увидев удивление на моем лице, — сейчас все не так, как раньше, когда Борден был боссом и мог делать со студией все, что хотел. Многое изменилось. Вилли Борден больше не владеет «Борден Пикчерс». Конечно, он является президентом студии, но он не правит ею. Вместо него это делает совет ничего не смыслящих в кино директоров, которых выбирают акционеры. Эти директора приказывают Вилли Бордену и, если он не выполняет их приказов, он может катиться ко всем чертям! — На некоторое время он замолчал и устало прислонил затылок к спинке стула, затем опять наклонился ко мне и заговорил с иронией: — Даже «Борден Пикчерс» не может безболезненно понести убытки в тридцать четыре миллиона долларов. Конечно, мы по-прежнему имеем двадцать миллионов наличными и семьдесят в ценных бумагах и акциях, но кому-то нужно ведь быть козлом отпущения, кого-то необходимо распять перед акционерами, чтобы те могли сказать: «Смотрите, во всем виноват он! Это его вина!» И знаете, кто будет этим козлом? Не кто иной, как маленький Вилли Борден, который начал с нуля, с тележки на Ривингтон-стрит, который создал великую компанию. Им в голову пришла умная мысль — они решила выпустить дополнительные акции. Они выбросят на рынок два миллиона дополнительных акций. Им наплевать, что рынок не сможет их поглотить. Между Вилли Борденом и «Борден Пикчерс» существует соглашение, по которому Борден имеет право на четверть дополнительных акций и что его мнение должно учитываться при их выпуске. Если он их не купит, тогда они идут на рынок. Очень хитро придумано. — Борден покачал головой. — Очень хитро. Она знали, что у Вилли Бордена не окажется необходимых для покупки пяти миллионов долларов. Они знали, сколько у него денег. Сначала они вычислили, что его капитал сократился вдвое, и затем начали публично обвинять его в кризисе. Его уменьшившийся пакет акций не дает ему в правлении достаточного количества голосов, чтобы поступать по-своему, особенно если почти все члены правления против него. Но эти парни забыли одну важную вещь. Вилли Борден начал заниматься кино еще до того, как они о нем услышали, и у него много друзей, которые не захотят, чтобы его похоронили. — Он посмотрел на меня. — Я собрал у друзей и знакомых три с половиной миллиона и теперь пришел к вам за остальными. Мне хорошо известно ваше неустойчивое положение, неясное будущее, но идти мне больше некуда.

В кабинете воцарилась тишина. Наконец Петер Кесслер заерзал на стуле и смущенно спросил:

— Ну что скажешь, Джонни?

Я взглянул на Кесслера, затем опять посмотрел на Бордена.

— Петер, ты всегда говорил, какой толк от денег, если их нельзя дать другу в трудную