Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

Затем был город Сере, где Пикассо в период расцвета кубизма проводил летние месяцы. Это место вызывало у художника трепетные ассоциации и чувство глубокой привязанности. В феврале 1957 года его американский друг времен «Бато-Лавуар» Фрэнк Берти Хэвиленд – возможно, последний оставшийся в живых представитель той эпохи – был назначен куратором музея в Сере и организовал персональную выставку Пикассо. Сразу после открытия этой экспозиции Хэвиленд с ностальгией вспоминал об их общем прошлом: «Письмо, которое ты написал мне в далеком 1909 году, в ту благословенную пору, – одна из моих самых ценных вещей».

Очевидно, что художнику нравилось общаться с представителями учреждений провинциальной Франции. Он был рад расширить список своих контактов. В этот же период Пикассо познакомился с двадцатичетырехлетним интеллектуалом – коммунистом, недавно освобожденным из концлагеря «Маутхаузен», – который впоследствии стал одним из его самых близких друзей и, возможно, лучшим биографом. Его первое письмо Пикассо, непохожее ни на одно другое, было простым, искренним и уважительным, но без малейшего намека на лесть или подобострастие: «Френ, 10 мая 1946 года. Дорогой товарищ, поскольку я не смог приехать на открытие Вашей выставки, отправляю эту небольшую записку для того, чтобы выразить свое сожаление. Мы не очень хорошо знаем друг друга лично. Но такова уж наша эпоха, что мне нравится то, что вы делаете, даже если я этого не одобряю. Это не парадокс, а, полагаю, суть проблемы. Только обманщики могли бы отрицать труднопреодолимое противоречие между индивидуальным вкусом и автономией искусства. Вот почему я понимаю Вас и всегда люблю как человека, товарища и образцового творца. С уважением, Пьер Декс»{784}.

По иронии судьбы, уже за шесть месяцев до того, как кончилась война и началось восстановление Франции, до того, как генерал де Голль отправился в Москву для переговоров со Сталиным о возвращении Мориса Тореза на родину, и до того, как «голлисты» и коммунисты нашли шаткое равновесие между «двумя великими политическими силами», чтобы возродить разрушенную страну, Пикассо начал играть такую роль во французском обществе, которой никогда прежде у него не было. Художник стал защитником, благотворителем и советником муниципальных музеев провинциальной Франции. И в первый раз в жизни его направляло не творчество, а собственные политические взгляды.

Но, пожалуй, самые крепкие отношения у него сложились с молодым профессором латыни Ромуальдом Дор де Ла Сушером, куратором замка Гримальди в Антибе, который называл Пикассо «боссом» или «дорогим боссом». Дор де Ла Сушер был политически ангажированным (член ФКП, награжденный за участие в движении Сопротивления{785}), образованным, остроумным, экстраординарным человеком, в котором тонко сочетались мудрость, терпение и энтузиазм. Благодаря этим качествам ему удалось создать первый музей Пикассо во Франции, которому художник передал в дар шестьдесят шесть своих работ. Куратор предложил Пикассо то, о чем тот всегда мечтал, – отведенное специально для него большое помещение. И летом 1946 года Пикассо стал «художником с резиденцией в замке».

Между маэстро и куратором завязалась дружба. Вместе они пробивали стены французской бюрократии, чудесным образом превратив маленький рыбацкий порт в крупный культурный центр. Это короткое письмо даст вам почувствовать вкус их победы: «Дорогой босс, я на грани изнеможения, но все, что не убивает, делает нас сильнее. После нескольких эпических сражений все работает идеально. И это только начало пятилетнего плана! Вы не узнаете это место. Мы в долгу перед Вами. На Пасху я поеду в Париж и буду просить у Салля[160] денег на гобелены и исторические памятники!!! Я сам себе противен. Я становлюсь бесстыдным попрошайкой, как монах в “Аббате Жюле”[161]. Но я построю Ваш храм, а после этого отправлюсь на Елисейские поля и, наконец, немного отдохну» (Антиб, 27 марта 1949 г.){786}.

49

Взгляд из Парижа. Гений наконец-то признан государством

1947–1955

Невозможно было открыть Музей современного искусства, не выставив в нем работы Пабло Пикассо, одного из самых смелых изобретателей форм современной эпохи, наиболее противоречивого и тревожащего из всех художников мира{787}.

Жан Кассу

В то время как Пикассо помогал Клаудиусу Буару в Сент-Этьене, Жюлю Поблану в Булонь-сюр-Мер и Магделен Ферри в Ницце, а по всей Франции строились культурные молодежные центры, столица тоже развивалась. Менее чем за два года пренебрежительное отношение, которое проявляли к Пикассо художественные академии Франции в предыдущие сорок лет, было окончательно переломлено благодаря решительным действиям двух просвещенных людей – Жана Кассу и Жоржа Салля. После освобождения Франции Кассу, ставший директором Национального музея современного искусства, заявил: «Такие люди, как Матисс, Жорж Брак и другие, чьи картины практически не были представлены в официальных выставочных залах, должны взять реванш у государственных властей. И я собираюсь построить музей лично для них»{788}.

Третьего ноября 1945 года Салль, выступая перед Художественным советом музеев, недвусмысленно осудил «ошибку предыдущего поколения» и предложил пополнить коллекции национальных галерей, купив картины непосредственно у Матисса, Боннара, Брака, Пикассо и Руо. Сразу же был выделен бюджет в размере 6 миллионов франков, а через несколько дней эта сумма была даже удвоена. В отличие от других художников, которые продали свои работы французскому государству с обычной 10-процентной скидкой (Матисс – семь картин, Боннар – три, а Брак – четыре), Пикассо отобрал десять созданных им произведений и принял решение подарить их. На открытии первого Национального музея современного искусства во Франции (спустя почти двадцать лет после появления Музея современного искусства в Нью-Йорке) он предстал перед публикой как парадоксальный и постоянно развивающийся мастер с невероятно разнообразной подборкой работ. Среди других значимых его картин там были и «Мастерская модистки» (The Dressmaker’s Workshop, 1926) – огромное полотно в черно-белой и серой цветовой гамме с переплетением форм, напоминающим «органический лабиринт»{789}, – и сюрреалистическая «Фигура» (Figure, 1927), и портреты Доры Маар конца 1930-х годов, которые стали переходным этапом к военному периоду, представленному импозантной «Женщиной в голубом» (Woman in Blue, 1944). Отдельного внимания заслуживала грандиозная работа «Серенада» (Serenade, 1942), выполненная в традициях Энгра, Тициана и Мане, но затемненная диссонирующими тонами оккупации.

Пикассо спустя много лет отчуждения наконец-то вступил в замкнутый мир французских публичных коллекций. Я бы сказала, что это было смелое и дальновидное решение, которое подчеркивало непрерывную эволюцию художника. Все эмоции, которые Пикассо держал в себе на протяжении предыдущих десятилетий, выплеснулись триумфальным фейерверком в 1947 году. Изгой превратился в щедрого мецената, а всеми игнорируемый, отверженный художник теперь стал великим покровителем.

В мае 1947 года на заседании