Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

1101 г.[1565] и новгородцы дали ясно понять Святополку, на чьей они стороне. В этих условиях, да еще и в обстановке обострения противостояния с половцами, ни князья, ни главные городские общины не могли себе позволить втянуться в опаснейшую и глобальную междоусобную войну, в которой "урезанной" киевской федерации и черниговской противостояли бы объединенные силы коалиции — Переяславская федерация, Новгородская, Смоленская и Галицкая земли. Даже если бы Святополку и Святославичам удалось привлечь на свою сторону Полоцк, победа для них все равно оставалась проблематичной. Другое дело, что и позиции Владимира были не так уж и прочны. Вряд ли, например, он мог поручиться за поведение тех же смолян[1566]. Фактически, война грозила распадом и всей сложной федерации, и трех ее главных составляющих федераций. Но, главное, она грозила усилением половецкого натиска, противостояние которому население трех главных русских политических центров считало первостепенной задачей.

Владимир Мономах вышел победителем благодаря не только заделу, оставленному ему Всеволодом. Он первым из Рюриковичей почувствовал изменение расстановки политических сил на Руси, вызванной завершением процесса формирования городов-государств и все возрастающей ролью городовых общин[1567]. Владимир первым из князей сумел построить с ними новую систему "равноправных" отношений, принять и провозгласить новые принципы занятия стола, отвечающие в наибольшей степени интересам городов, и, прежде всего, на рассматриваемом этапе, Киева. Активная позиция "матери городам русским" проявляется уже в момент ослепления Василька: Святополк обращается к киевлянам за советом, как поступить с теребовльским князем в свете возведенных на последнего обвинений со стороны Давыда и получает развязывавший ему руки совет: "…Тобе кня[же] достоить блюсти головы своее…"[1568]. Уже некоторые дореволюционные исследователи предполагали, что Святополк советовался с киевлянами на вече[1569]. Более осторожно высказывались в данном ключе И.Я. Фроянов и А.Ю. Дворниченко, полагая, что киевляне (которых они отождествляют с городской массой) выступали "в положении консультирующих князя". В примечаниях исследователи просто констатировали наличие точки зрения о том, что эти события происходили на киевском вече[1570].

Несколько лет назад в Киеве были опубликованы две обстоятельные статьи по данной проблеме, попытавшиеся рассмотреть ее в контексте антропологического видения истории. Так, Ю.Г. Писаренко предположил, что ослепление Василька являлось наказанием по принципу талиона. Лишение зрения символизировало смерть Василька и исторжение из княжеского рода. Это было и предупреждение Владимиру Мономаху[1571]. Однако Владимир Мономах, объявив жертву Василька родовой, перехватил инициативу "у ослепителей Василька". В итоге, "ослепление, как насильственное лишение связи с родом и общая травма рода… оборачиваются коллективным "прозрением" — восстановлением нарушенной родовой связи"[1572]. Правда, по словам Ю.Г. Писаренко, сам Василько лично "от этого ничего не выигрывает", поскольку "Уветичский съезд не находит нужным выделять калеке отдельную волость…"[1573]. Киевлянам в построениях Ю.Г. Писаренко отводится не много места: речь идет о совете "Святополка с боярами и киевской знатью". Совете, который "ничего определенного не дал"[1574].

Иной трактовки придерживается А.Г. Плахонин. Как и Ю.Г. Писаренко, он обращает внимание на византийскую природу наказаний в виде ослепления[1575]. Вместе с тем полагает, что "представления о Руси, как общем владении княжеского рода исключали возможность квалификации действия какого-либо князя как политического преступления и возможности суда над ним согласно нормам обычного права. Эти обстоятельства выводили представителей княжеского рода за рамки обычной юридической практики. Однако, увеличение численности княжеского рода и распространение христианских норм, запрещавших взаимное убийство Рюриковичей как братоубийственное, требовали поиска новых правовых путей разрешения конфликтов внутри княжеского рода". Заимствованную из Византии "идею ослепления как наказания", на Руси попытались адаптировать "к местной юридической практике. Такой формой адаптации и стало вынесение приговора ослепления совместным решением веча и князя". Эта практика, впоследствии, была распространена и на смертную казнь для представителей рода Рюриковичей[1576]. По мнению исследователя, "в первоначальном тексте "Повести об ослеплении", очевидно, речь шла о совместном решении киевского веча и киевского князя Святополка наказать Василька[1577]. "Приговором веча в отношении Василька", по мысли автора, "была смертная казнь… Мысль о возможности применения ослепления возникла у Давыда после того, как за Василька вступилось духовенство"[1578]. В этой связи А.Г. Плахонин делает интересное предположение: "Не заключалась ли вина Давыда в том, что он отошел от приговора веча и взял инициативу наказания на себя? Во всех случаях… дело казни или покалечения члена княжеского рода сознательно перекладывалась князьями на вече…"[1579]. Немаловажно и такое наблюдение автора: "Особенностью применения ослепления как формы наказания на Руси стало и то, что здесь, в отличие" от Византии, "так окончательно и не сложилось представление о том, что отсутствие зрения, как и другие формы калечества, лишают жертву прав на светскую власть. В случаях с Васильком, смоленскими Ростиславичами и жертвами феодальной войны XV в., ослепленные и впоследствии сохраняли права на свои удельные владения…"[1580].

Справедливости ради следует отметить, что попытка лишить Василька волости, все же, имела место. Однако, благодаря твердости Ростиславичей, она оказалась безуспешной, что, по-видимому, и послужило прецедентом для дальнейшей практики.

Имеются определенные основания утверждать, что, несмотря на сочувственное отношение к Васильку в ПВЛ, значительная часть киевлян, в том числе духовенства, относилась неблагожелательно к теребовльскому князю. Так, в КПП повествуется, как с началом боевых действий, последовавших после ослепления, прекратился подвоз соли из Галича и Перемышля[1581], что усугубило и без того тяжкие страдания населения от постигшего его голода и ратей: "…Соли не бысть во всю Русскую землю… И бе видети въ велице беде тогда сущаа люди, изнемогша от рати и от глада, без жита и без соли"[1582]. Естественно, что все эти бедствия, казалось бы, должны восприниматься населением как Божья кара за грехи князей, ослепивших Василька. Однако КПП, прямо обвиняющий Святополка в постигших Русь бедах, в перечне грехов не упоминает ослепления. Святополк "домы силних искорени без вины, имения многых отъемъ — егоже ради Господь попусти поганым силу имети на нем; и быша брани мнози от половец, к сим же усобице. Бысть в те времена гладъ крепок и скудота велиа при всем в Рускои земли"[1583]. Более того, явно недоброжелательно относившийся к великому князю автор "Слова о Прохоре черноризце…" пытается обелить его в эпизоде с ослеплением Василька и даже представляет киевского князя в качестве союзника Ростиславичей в борьбе с Давыдом Игоревичем. На последнего и возлагается вся вина: "…Святополкъ съ Давидом Игоревичем рать зачаста про Василькову слепоту, еже ослепи Святополкъ, послушав а Игоревича, с Володарем и съ самим Василком…"[1584]. Можно