Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

от Киева, но и поставит под угрозу самое существование федерации. Чернигов и Переяславль окажутся в противоречивой ситуации. Стремлением к ликвидации остатков зависимости от Киева, они разрушали и сложившуюся политическую систему, на которой зиждились и возглавляемые ими федерации, как составные части сложного союза земель. Сепаратистские устремления второй и третьей по значению господствующих общин грозили спровоцировать распад и собственных федераций; т. е. — выход из-под их власти подчиненных волостей, юридически закрепленных "завещанием" Ярослава. И примеры подобного сепаратизма уже имели место. Вспомним хотя бы Ростислава Владимировича, оказавшегося князем-изгоем и нашедшего теплый прием в Тмутаракани, находившейся в сфере влияния Чернигова[1537]. Самостоятельную политику, мы видели, пытались вести Смоленск и, особенно, Новгород. Старались не отставать муромцы (принявшие на княжение Изяслава Владимировича, несмотря на то, что в городе сидел посадник Олега[1538]) и рязанцы (заключившие, после бегства Олега, мир с Мстиславом Владимировичем[1539]). Нарастала напряженность и на юго-западных окраинах Руси, входивших в собственно Киевскую федерацию[1540]. В довершение ко всему, на эти центробежные процессы накладывалось резкое обострение внешней угрозы со стороны степи. В завязавшемся русско-половецком противостоянии русские медленно, но уверенно упускали из рук стратегическую инициативу[1541]. Своеобразие ситуации заключалось в том, что Черниговская и Переяславская земли, наиболее созревшие для окончательного выхода из под власти Киева, более других (наряду с собственно Киевской волостью) страдали от набегов степняков. В этих условиях князья, выражая чаяния населения, страдающего от набегов, и интересы господствующих общин собрались в 1097 г. в г. Любече. На съезде они договорились примириться и объединить усилия в борьбе с половцами. Это было возможно только при соблюдении принципа status quo[1542]. Поэтому съезд юридически закрепил сложившееся соотношение сил между князьями — с одной стороны, отдельными федерациями и волостями Руси — с другой: "…Кождо да держить отчину свою" — решили князья. Святополк Изяславич подтверждал права на земли Киевской федерации, Владимир Всеволодович — Переяславской, Давыд, Олег и Ярослав Святославичи — Черниговской. Кроме того, съезд подтвердил выделение княжений, произведенное Всеволодом Ярославичем в отношении Давыда Игоревича (Владимир-Волынский), Володаря (Перемышль) и Василька (Теребовль) Ростиславичей.

Было бы ошибкой рассматривать любечские решения только через призму междукняжеских отношений и приписывать им судьбоносные последствия, приведшие к формированию нового порядка наследования на Руси. Однако не оправдано, на наш взгляд, и преуменьшать значение съезда или суживать рамки действия достигнутых соглашений территорией собственно Русской земли (в узком значении) и юго-западных волостей. Определялись судьбы всей Руси (другое дело, были ли достигнуты в полной мере поставленные цели). Поэтому решения 1097 г. и последовавшие за ними драматические события следует оценивать в контексте политических процессов, протекавших на всем пространстве Киевской Руси.

Договоренности князей объединиться "въ едино сердце" были нарушены сразу же. В Киеве, если верить ПВЛ, Давыд Игоревич оговорил перед Святополком Василька Ростиславича. Последнему инкриминировался заговор с Владимиром Мономахом, направленный против Давыда и Святополка. Заговорщики, якобы, планировали занять волость Святополкову (Киев, Туров, Пинск, Берестье и Погорину) и Давыдову (Владимир-Волынский). После нелегких колебаний, посоветовавшись с киевлянами, Святополк принял сторону Давыда. Василько был завлечен в Киев, схвачен и ослеплен. Ужаснувшись содеянному, Владимир Мономах, Давыд и Олег Святославичи вступили в стремя и повели полки на Святополка. Последний неуклюже пытался свалить всю вину на Давыда, хотя главным виновником, несомненно, являлся сам. В его городе было совершено преступление и князья-союзники без обиняков указали ему на это обстоятельство. Святополк собрался бежать из Киева, однако ему помешали киевляне. Послав посольство к негодующим князьям, они вынудили их к примирению[1543]. Далее разворачиваются события, не вполне логичные, с точки зрения межкняжеских отношений.

Вынужденные согласиться с позицией киевлян, переяславский и черниговские князья поручили Святополку самому наказать Давыда Игоревича. Но, изгнав последнего из Владимира, Святополк "нача думати на Володаря и на Василька, глаголя, яко се есть волость отца моего [и] брата; и поиде на ня"[1544]. Таким образом, один из соучастников преступления, наказав зачинщика, обращает оружие против пострадавшего. Володарь и Василько сумели постоять за себя. Побежденный, однако, не унимался. Посадив во Владимире своего сына, он решил натравить на Ростиславичей венгров…[1545].

Еще более странной представляется позиция князей, возмущавшихся преступлением и собиравшихся осуществить правый суд. В 1100 г. Святополк, Владимир, Олег и Давыд призвали Давыда Игоревича в Уветичи и заявили ему через доверенных мужей: "Не хочемъ ти дати стола Володимерьскаго, зане вверглъ еси ножь в ны, его же не было в Русскей земли". Впрочем, Давыд получил кое-какую компенсацию: 3 городка и 400 гривен[1546]. Не забыли и о пострадавшем. Послав к Володарю послов, князья-союзники предъявили ему ультиматум в грубо оскорбительной форме: "Поими брата своего Василка к собе, и буди вама едина власть, Перемышль. Да аще [вам] любо, да седита, аще ли ни, — да пусти Василка семо, да его кормим сде"[1547].

Таким образом, мы могли наблюдать, как Святополк из главного обвиняемого превращается в одного из главных судей, а Василько из пострадавшего — в "подсудимого" наряду с "подельником" киевского князя Давыдом Игоревичем. При этом Святополк не только не ответил за содеянное, но и оказался в выигрыше (к нему перешел г. Владимир-Волынский[1548]), Давыд понес наказание, и опять пострадала жертва злодеяния. Воистину, "богатыи, обидоу сътворивъ, и самъ прогневаеть ся: оубогыи же обидимъ, и самъ примолить ся"[1549]. Правда, храбрые Ростиславичи не согласились с отведенной им ролью и проигнорировали требование старших князей. Но, опять же неясно, почему в отношении их, если восстанавливать канву событий по ПВЛ, не последовало силовых санкций со стороны старших князей?

Очевидно, что ПВЛ чего-то недоговаривает, в чем-то "корректирует" события, что не может не сказаться на восприятии читателем логики поведения изображаемых ею исторических персонажей. Но дело не только в этом. Исследователи давно обратили внимание на несостыковку ряда известий ПВЛ с показаниями других источников. Анализ "Поучения" Владимира Мономаха (особенно реконструкция "гадания"), КПП, Н1Л, "Сказания о Борисе и Глебе" и ряда других источников[1550] позволяют по новому взглянуть на сведения ПВЛ и реконструировать сложную картину межкняжеских и межволостных отношений рассматриваемого времени. Особенно важное значение, на наш взгляд, имеет попытка реконструкции внутреннего мира и восприятия складывающейся ситуации одним из главных ее деятелей — Владимиром Мономахом. Тем более, что в распоряжении исследователя имеется важнейший документ, оставленный после себя князем ("Поучение"), в котором, помимо прочего содержится интереснейшее известие о встрече с послами "братьев" на Волге и запись последовавшего затем "гадания" на Псалтири[1551].

Попытаемся разобраться сначала в хитросплетениях межкняжеских отношений. Любечский