Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

безаконье, и от мужа крови спаси мя (58, 3); яко се оуловиша душю мою [нападоша на мя крепцыи: ниже беззаконие мое, ниже грехъ мой, Господи] (58: 4). [V] И яко гневь въ ярости его, и животъ в воли его; вечеръ водворится плачь, а заутра радость (Пс. 29: 6). [VI] Яко лучьши милость твоя, паче живота моего, и оустне мои похвалита тя (62: 4). Яко благославлю тя в животе моемь, и о имени твоемь въздею руце мои (62: 5). Покры мя от соньма лукаваго и от множьства делающих неправду (Пс. 63: 3). [VII] Възвеселитеся вси праведнии сердцемь (Пс. 31: 11). Благословлю Господа на всяко время, воину хвала его [во оустехъ моихъ]", (33: 2) и прочая"[1603].

Исследователи давно установили, что речь здесь идет о событиях, последовавших после Любечского съезда, когда ослепление Василька Теребовльского Святополком Изяславичем и Давыдом Игоревичем ввергло Русь в новую пучину междоусобий. Одни считают, что встреча состоялась весной 1099 г.[1604] (то есть — до Уветичского /Витичевского/ съезда), другие — зимой/весной 1101[1605] (после съезда в Уветичах). Исследователи не сомневаются, что инициатором посольства являлся Святополк. С определением остальной "братьи" сложнее: кто-то ведет речь о Святославичах вообще, кто-то только о Давыде Святославиче.

В пользу того, что встреча состоялась весной 1099 г., казалось бы, свидетельствует фрагмент из Повести об ослеплении Василька, на который, обычно, и ссылаются исследователи: "Святополкъ же, прогнавъ Давыда, нача думати на Володаря и Василка, глаголя, яко "Се есть волость отца моего и брата"; и поиде на ня"[1606]. Тем не менее версия с 1101 г. представляется предпочтительнее, и вот почему. Во-первых, как убедительно показал А. А. Гиппиус, "если бы послов отправлял Святополк весной 1099 г., они, с учетом времени, необходимого для поездки с Волыни на верхнюю Волгу, не могли застать Мономаха "в санях". Но если дело происходило после Уветичского съезда, собиравшегося в августе 1100 г., зимняя встреча оказывается вполне возможной"[1607]. Действительно, Святополк изгнал Давыда из Владимира только в апреле 1099 г., войдя в город в "великую субботу" (9 апреля), после чего и "нача думати на Володаря и на Василка"[1608]. В это время погодные условия практически исключали поездку на Верхнюю Волгу. Кроме того, Святополк вместе со Святошей Давыдовичем, начал военные действия против Ростиславичей вскоре после изгнания Давыда Игоревича, когда послы, физически, не только не могли вернуться с ответом от Мономаха (которому еще надо было, в случае положительного решения, набрать войско и выдвинуться на театр военных действий), но, скорее всего, даже не успевали встретиться с ним. Летопись не дает точных датировок. Однако короткий промежуток времени (от изгнания Давыда Игоревича /09.04.1099/ до гибели Мстислава Святополчича /12.06.1099[1609]/) насыщен событиями: Святополк потерпел поражение от Ростиславичей и бежал во Владимир, посадил в городе Мстислава, послал Ярослава за помощью к венграм, вернулся в Киев; Давыд Игоревич вернулся из Польши, оставил свою жену у Володаря, пошел к половцам, вернулся с Боняком (возможно, тот ему уже шел на встречу[1610]), выступил с половцами против пришедших с Ярославом венгров и одержал блестящую победу, занял Сутейск и Червень, внезапно осадил Владимир. Таким образом, Святополк весной 1099 г. решил напасть на Ростиславичей на волне эйфории от успеха. Времени на создание коалиций у него просто не было, да он, судя по всему, тогда и не стремился к этому.

Святополк не мог обратиться весной 1099 г. к Мономаху и по другой причине. В 1098 г. он едва не был изгнан Мономахом и Святославичами из Киева за ослепление Василька. Его спасло только заступничество киевлян. Князья поручили ему самому наказать Давыда, что он, собственно, и пытался сделать[1611]. В этих условиях создавать коалицию с Мономахом против Ростиславичей Святополк вряд ли бы решился. Правовые, да и нравственные его позиции, мягко говоря, были сомнительными, а политические и военные возможности — ограниченными. Еще менее вероятно в тех шатких для Святополка обстоятельствах ультимативное по форме предложение Мономаху: "…Иже ли не поидеши с нами, то мы собе будем, а ты собе" (это звучало едва ли не как: "Либо ты с нами, либо против нас"). Наконец, послы предлагали союз только против Ростиславичей. В условиях, когда Давыд Игоревич еще представлял существенную угрозу (вряд ли Святополк, или кто другой, мог всерьез считать, что Давыд так просто смирится с потерей Владимира) это маловероятно. Логичнее уж тогда было звать и на Давыда, и на Ростиславичей.

Другое дело, если события происходили после съезда в Уветичах. Здесь и по времени, как показал А.А. Гиппиус, нет противоречий, и правовая и политическая ситуация была иная. Давыд Игоревич, осужденный княжеским съездом, удалился в выделенный ему удел и отошел от дел. Ростиславичам направили ультиматум, который они отказались выполнять. Тем самым создавались правовые основания для военных санкций. Наконец, Святополк несомненно, усилился с присоединением Волыни. Видимо, он пытался развить успех, о чем может свидетельствовать и инициированный им обмен Владимира-Волынского на Новгород (в котором сидел Мстислав Мономашич)[1612]. В условиях исходящей угрозы от Святополка и Святославичей Владимиру разумно было пойти на заключение ряда с Ростиславичами. Предположить, что Владимир Мономах имел ввиду крестоцелование на Любечском съезде вряд ли возможно; в Уветичах Владимир, если верить летописи, являлся одним из инициаторов требования к Володарю по изъятию у Василька Теребовля[1613]. Следовательно, и между этими двумя съездами ряда быть не могло. Остается только один реальный срок: между съездом в Уветичах и поездкой Владимира в Ростов. Но, если мы допустим, что встреча с послами произошла накануне съезда 1100 г., то тогда получится, что Владимир, участвуя в демарше относительно Теребовля, все-таки нарушил крестное целование. Такое развитие событий мало вероятно, поскольку, как следует из "Поучения", Владимир гордился своим поступком и увековечил его для потомков. Более того, придал ему сакральное значение, записав свое знаменитое гадание.

То, что ситуация была непростая, свидетельствует сам факт того огромного внимания, который уделил ей Владимир Мономах. Мало ли на его бурном веку было усобиц? Мало ли он целовал крест? Мало ли он принял посольств? Почему эта разгоравшаяся усобица и, именно, крестоцелование Ростиславичам так запали в душу Мономаху? Наконец, почему именно то, по горячим следам посольства, обращение к Псалтири не только скрупулезно зафиксировал князь, но и так настойчиво пытался донести важность этого события своим детям? Налицо особая значимость, судьбоносность для Мономаха и принятых решений, и обращения к Псалтири, повлиявших на судьбу князя и его "племени", на весь ход последующих событий.

Исследователи неоднократно обращались